Рейч, который до этого мгновения мрачно и решительно приближался к Андорину, резко остановился. Ему было всего двенадцать, когда он на своей шкуре познал — и то не слишком сильно, — что такое нейронный хлыст. Стоит раз попробовать — и всю жизнь не забудешь.
— Вот и умница, — притворно похвалил его Андорин. — А то учти, церемониться я с тобой не буду. Такой разряд дам — на полную катушку, и левой рукой ты уже никогда пользоваться не сможешь. А правую поберегу — тебе в ней бластер держать придётся. А теперь садись и, если хочешь обе ручки сберечь, больше так не шути. И придётся тебе, дружок, ещё десперином подкрепиться, а то, видно, доза маловата.
Рейч почувствовал, как вызванное препаратом отчаяние охватывает его всё сильнее и сильнее. Всё кругом двоилось, во рту у него пересохло, и он не мог сказать ни слова.
Единственное, что он понимал, так это то, что должен сделать всё, что прикажет Андорин. Он вступил в игру и проиграл.
— Нет! — свирепо прокричал Гэри Селдон. — Ты мне там совсем не нужна, Дорс.
Но Дорс Венабили смотрела на него твёрдо и решительно.
— Значит, я тебя не пущу, Гэри.
— Но я непременно должен пойти.
— Ничего ты не должен! По традиции, их должен встречать старший садовник.
— Верно. Но Грубер не справится. У него жуткое настроение.
— Значит, надо послать с ним кого-нибудь из помощников. Или пусть пойдёт прежний главный садовник. В конце концов, год продолжается, он должен ещё свои обязанности выполнять.
— Он болен. И потом… — Селдон несколько растерялся. — Среди новобранцев есть «зайцы». Тренторианцы. Непонятно почему, но их довольно много. У меня список.
— Значит, надо взять их под стражу. Всех до единого. Всё так просто, и зачем ты всё усложняешь?
— Затем, что мы не знаем, зачем они здесь. Что-то случилось. Я, правда, не понимаю, на что способны двенадцать садовников, но… Нет, я не то хотел сказать. Они на многое способны — вариантов столько же, сколько их самих, но я не знаю, что именно у них на уме. Безусловно, мы возьмём их под стражу, но я должен как можно больше выяснить, прежде чем это будет сделано.
Понимаешь? Нужно никого не пропустить и всех подозрительных проверить с головы до ног. Надо хорошенько понять, что им здесь нужно, прежде чем они будут соответствующим образом наказаны. А мне бы не хотелось, чтобы всё выглядело наказанием за проступок, а не за преступление. Они же непременно начнут жаловаться на безработицу, отчаяние, станут скулить, что, дескать, несправедливо брать на работу чужаков и тренторианцам отказывать. Всё это будет выглядеть тоскливо и жалостливо, а мы предстанем в идиотском виде. Нужно дать им возможность сознаться в более тяжком преступлении. И потом…
Селдон умолк, и Дорс была вынуждена поторопить его с ответом:
— Ну-ну, выкладывай, что это ещё за новое «потом»?
Селдон проговорил срывающимся шёпотом:
— Один из этих двенадцати — Рейч под псевдонимом Планше.
— Что?!
— Чему ты так удивляешься? Я послал его в Сэтчем, чтобы он внедрился в движение джоранумитов, и это ему удалось. Я верю в него. Раз он здесь, он-то знает, зачем он здесь, и наверняка у него есть какой-то план насчёт того, как вставить палку в колесо. Но я тоже хочу быть на месте событий. Я хочу его увидеть. Хочу иметь возможность помочь ему, если сумею.
— Если хочешь ему помочь, выставь пятьдесят охранников по обе стороны от садовников.
— Нет. Это тоже ничего не даст. Гвардейцы там будут, но их не будет видно. Мнимым садовникам нужно дать возможность проявить себя, раскрыться, у них руки должны быть, так сказать, развязаны, что бы ни было у них на уме, каковы бы ни были их планы. Главное — не дать этим планам осуществиться. А как только они скажут «а», мы их арестуем.
— Это рискованно. Это рискованно для Рейча в первую очередь.
— Приходится порой рисковать. Но тут ставка выше, чем чья-то жизнь, Дорс.
— Это жестоко! Это бессердечно, в конце концов!
— Ты думаешь, у меня нет сердца? Но даже если ему суждено разорваться, я буду думать о психо…
— Не надо! — оборвала его Дорс и отвернулась, словно ей стало нестерпимо больно.
— Я всё понимаю, — ласково проговорил Селдон. — Но тебе туда нельзя. Твоё присутствие будет настолько из ряда вон выходящим, что заговорщики могут заподозрить неладное и откажутся от выполнения задуманного. Дорс, — добавил он, немного помолчав, — ты говоришь, что твоя задача — защищать меня. Это важнее, чем защищать Рейча, и ты это прекрасно понимаешь. Честное слово, я бы не стал этого говорить, но ведь, защищая меня, ты в первую очередь защищаешь психоисторию и всё человечество. Это главное. А то, что я знаю из психоистории, в свою очередь, диктует мне, что я во что бы то ни стало должен сберечь наш центр, сберечь любой ценой, и именно это я и хочу сделать/ Понимаешь?
