Вертолёт, 2009 № 04 - страница 9
Поиски иной схемы шли полным ходом. Была проработана схема одновинтового вертолета с двумя редукторами от Ми-6, расположенными один над другим. Они создавали в два раза больший крутящий момент, что позволяло увеличить грузоподъемность винта. Однако полученное увеличение грузоподъемности оказалось недостаточным для выполнения заданных технических требований, и поиски были продолжены. Была проработана очень интересная идея главного конструктора двигателей Павла Александровича Соловьева, предложившего использовать тихоходную свободную турбину большого диаметра (6 метров) для привода несущего винта без применения главного редуктора. Оказалось, что характеристики такой турбины недопустимо ухудшались при отказе одного из двух двигателей, приводивших ее во вращение. Было рассмотрено несколько вариантов с поперечным расположением винтов. В конце концов Михаил Леонтьевич принял решение строить вертолет по поперечной схеме с предложенным им крылом обратного сужения. Однако известный в вертолетостроении ученый, сотрудник ЦАГИ и профессор МАИ Леонид Сергеевич Вильдгрубе очень резко выступал против применения поперечной схемы, считая, что вертолет нужно создавать по продольной схеме. Эту позицию поддержало пятое отделение ЦАГИ, которое занималось и теперь занимается научными проблемами вертолетостроения.
Для разрешения разногласий была создана специальная комиссия, которую возглавил известный авиаконструктор, начальник ЦАГИ Владимир Михайлович Мясищев. По непонятным причинам Мясищев сообщил о проведении заключительного заседания комиссии только накануне, причем во второй половине дня. Вечером Михаил Леонтьевич пригласил к себе домой заместителя по научной работе Андрея Владимировича Некрасова, начальника отдела аэродинамики Александра Самойловича Бравермана и меня, начальника отдела перспективного проектирования. Мы приехали к нему прямо с работы. Пана Гурьевна угостила нас ужином, и мы принялись за работу над нашим вариантом проекта решения. Михаил Леонтьевич произносил вслух очередной абзац текста, мы его обсуждали, после чего он записывал окончательный текст. Затем он читал написанное, мы снова обсуждали, что-то зачеркивали, что-то дописывали, после чего двигались дальше. Закончили около часа ночи. Михаил Леонтьевич вручил мне листочки (он знал, что я разбираю его частенько трудночитаемый текст, а у него была привычка местами писать только начало слов) и сказал: «Пожалуйста, перепишите это начисто и в восемь тридцать утра будьте в ОКБ».
Было почти два часа, когда мы ушли от Михаила Леонтьевича. Ровно в восемь тридцать я был в ОКБ. В том же составе во главе с Михаилом Леонтьевичем мы отправились в ЦАГИ. Когда мы приехали, ведущий по нашему заводу А.Б. Страшинский взял у меня рукописный текст и отдал машинистке перепечатать.
В назначенное время Мясищев открыл совещание. Михаил Леонтьевич доложил результаты работы коллектива. Представители пятого отделения ЦАГИ выступили в пользу продольной схемы. Однако многие другие члены комиссии, в том числе такие, как начальник вертолетного отделения ЛИИ С.Б. Брен и начальник вертолетного подразделения ЦИАМ Ю.Г. Бехли, выступили в поддержку предложения М.Л. Миля.
В конце заседания Мясищев обратился к Милю и Вильдгрубе как представителю пятого отделения ЦАГИ с просьбой дать свои варианты проекта решения. Миль вручил отпечатанные листочки и сел на место. Вильдгрубе же ничего не представил, сказав, что не успел до конца написать текст. Мясищев остался недоволен таким ответом. Он вызвал начальника секретного отдела, передал ему наши листки и попросил их немедленно засекретить. Заседание продолжалось еще некоторое время, в итоге Мясищев сказал, что принимается проект Миля.
Мы отправились домой очень довольные. Следующий день для меня начался со звонка нашего ведущего из ЦАГИ. Он сказал, что секретный отдел требует черновик заключения. Тут я понял, что совершил грубейшее нарушение правил секретного делопроизводства. Я должен был сразу сдать черновик в соответствующий отдел, а я оставил этот документ в кармане и возил с собой почти сутки!
