— А… мне его один товарищ подогнал, из армейских… Я после ранения очень плохо сплю, ну и вот…
— Ладно, сделаем вид, что поверили на слово, но что бы завтра с утра был у наших психов.
— Со мной все в порядке, — угрюмо буркнул Игорь.
— Я знаю, но что бы завтра был у психов, тебе подберут что-нибудь, более подходящее. Я проверю. И завязывал бы ты со 'слезами', а то лет через пять будешь сидеть на тихом дворике санатория для душевно здоровых гугукать и слюни пускать от счастья. Чего так смотришь? Тебя что, твой армейский друг не предупредил о последствиях? Еще раз словлю за самолечением, сама тебя в этот санаторий и отправлю. Усек?
— Усек, — уныло откликнулся он.
— Вот и хорошо.
Я перебралась на свое место, откинула спинку кресла, повозилась, устраиваясь поудобнее. Теперь можно и отдохнуть. Соседнее кресло скрипнуло, и в ухо вполз тихий голос Эжа.
— Слушай, Анька, я тут все думал о генетике.
— Чем тебе помешала эта безвредная наука? — не открывая глаз, пробормотала я.
— У вас вся семейка такая ненормальная, подбираете всех сирых и убогих?
— Нет, не всех. Тебя ж не подобрали. А его, — я не глядя, ткнула в сторону Влада, — я не подобрала, а купила всего за пятнадцать кредов.
— Черт! Ань, я не хотел тебя обидеть…
— Ты и не обидел, а теперь пошел к той матери, дай поспать.
Эжен раздосадовано хмыкнул и поднялся. Вот и правильно, лети, голубь, отсюда, да подальше! Но голубь не улетел, над головой щелкнули замки багажного ящика, зашуршала ткань, и меня укрыли тонким пледом, заботливо подоткнув края.
…Дышать было тяжело и жарко. Лицо будто пленкой облепило какой-то влажной тканью. Он долго не мог понять, что нужно сделать, что бы глотнуть свежего воздуха. Оказалось, ничего героического предпринимать не надо. А надо всего лишь повернуть голову. Влад повернул, сморщившись от боли, вызванной этим простым движением. Но зато теперь он мог свободно дышать. А до этого не мог, потому что дышать лицом в подушку затруднительно. В подушку. Губы против воли расплылись в идиотской улыбке. Все хорошо. Ну и что, что ноет все тело, что адски хочется пить, что опять треснула разбитая губа. Все хорошо. Потому что будь плохо, вместо подушки он утыкался бы носом в набитый вонючей соломой тюфяк. Его не бросили, его забрали с собой, а он так боялся засыпать в той душной комнате, но у него не было выбора… Где-то над головой слышалось бормотание, кто-то разговаривал. Влад осторожно ощупал себя и беззвучно выругался — из одежды марлевая салфетка на спине, да простынка. И как он пойдет домой? Домой. Как приятно и тепло знать, что у тебя есть дом.
— Проснулся? Вот и молодец, — его похвалили, будто он сделал что-то из ряда вон выходящее, погладили по волосам, в губы ткнулось что-то мокрое. Капелька с этого самого мокрого потекла по губе, Влад осторожно слизнул ее языком. Вода. Ничего вкуснее в жизни не пробовал. Подхватил губами это мокрое и вытянул оттуда всю воду. — Эй, губку отпусти! Не будет ничего хорошего, если ты наглотаешься ишерского мха.
Влад послушно отпустил губку и разлепил тяжелые веки. Все плыло перед глазами, и было почему-то голубым. Моргнул, усилием воли заставляя глаза сфокусироваться. Над ним склонилась Аня, а то голубое ее джинсовая рубашка.
— Где мы? — прохрипел Влад.
— Уже почти дома, минут через пятнадцать будем, — она приложила к его лбу какую-то полоску, заглянула под укрывающую его простыню и обеспокоено нахмурилась.
— Что?
— Ничего сверхъестественного, учитывая твое состояние. Температура небольшая и повязка промокла, поменять надо. До дома потерпишь?
— Потерплю.
Влад пошевелился, раздумывая, как бы это половчее сесть.
— Ты что это делаешь? — подозрительно поинтересовалась Аня.
— Сажусь.
— Зачем? — подозрительности в голосе хозяйки прибавилось.
— Мы же подлетаем, так? — чувствуя легкое раздражение, принялся разъяснять Влад, осторожно приподнимая себя. — А раз мы подлетаем, нужно одеться, я же голый. Я не могу голым до каюты идти… Если только ты не прикажешь.
— А ты и не пойдешь, — спокойно возразила Аня, однако подхватила его за бока, удерживая в вертикальном положении, когда начал заваливаться. Ее прохладные пальцы приятно касались горящей кожи, — я тебя на каталке отвезу.
