Жан-Поль молча закрыл глаза. Ах, мама, я должен был оказаться в эту минуту рядом с тобой.
Абигейл устало поднялась на ноги.
— Знаешь, я всегда думала, что если припрут обстоятельства, я смогу сделать то же самое — камнем в море.
Жан-Поль моментально отреагировал и протянул руку, чтобы остановить ее.
Но она уже приняла решение, а он с больной ногой не мог передвигаться быстро. Он отбросил палку и рванулся за ней, но она, смеясь бежала к обрыву.
И исчезла, не закричав.
Май предстояло вскоре выписаться из Массачусетской больницы. Она сидела на кровати и выглядела вполне веселой и бодрой, несмотря на наложенные швы. Джед принес ей плейер и последние записи ее любимой группы, а также кое-что из туалетных принадлежностей по ее требованию, поскольку ей не хотелось быть похожей, как она довольно неудачно выразилась, на беженку. Из Новой Шотландии приехала мать Джеда. Она предлагала Джеду сменить его, но в первые дни он не хотел покидать Май ни на минуту. Теперь, когда прошло уже десять дней, врачи сказали, что швы скоро снимут и Джед сможет забрать девочку домой.
Домой… Считает ли она Сан-Франциско по-прежнему домом?
— Скажи деду, чтобы он прекратил, — сказала Май. — Он присылает мне цветы, подарки всякие, звуковые письма, а недавно я узнала, что он и сестер задабривает, чтобы они лучше ко мне относились. Мне неудобно.
— А он сказал тебе, что ты можешь не возвращать позаимствованные двести долларов?
— Нет.
— Ну тогда бы я на твоем месте не жаловался.
Май решила сменить неприятную тему.
— Что-нибудь слышно от Ребекки Блэкберн?
Джед покачал головой. Он давно привык к положению отца-одиночки и понимал, что нельзя уехать, оставив Май в больнице, но ему хотелось отправиться с Квентином и Ребеккой во Францию. Ребби… Он думал о ней постоянно. После самоубийства Абигейл она не вернулась в Бостон. Сломленный событиями последних дней, Квентин привез тело матери на родину и скромно похоронил в фамильном склепе. Он помирился с Джейн. «Абигейл не воротишь, — сказала она ему, — а ты теперь должен быть самим собой». Джед оказал кузену всяческую моральную поддержку. Только Май он ни за что бы не уступил, но Джейн уверила его, что об этом даже речь не идет.
С помощью детского психолога Джед рассказал Май, как только девочка пошла на поправку, всю правду. Она восприняла его слова на удивление спокойно. Психолог объяснил, что Май всерьез интересовалась событиями вьетнамской войны и, в частности, падением Сайгона, поэтому знает об этом куда больше своих сверстников. «Она давно заподозрила, что имя отца в документах значит не много, — сказал врач. — Ведь вы отказывались говорить с ней об ее матери и о том, что на самом деле произошло во Вьетнаме. Джед, она знает, что многие выехали из Сайгона по подложным документам. Она знает, как невыносима была жизнь для молодых вьетнамских женщин, таких, как Там. Она уже не ребенок, которого надо от всего оберегать. Доверьтесь ей».
Джед попытался.
Май нашла в коробке с шоколадными конфетами самую большую и отправила в рот.
— Ты все еще любишь Ребекку, правда?
Джед отнял у нее коробку, в которой, разумеется, осталось совсем немного конфет.
— Не лезь в мою личную жизнь, девочка.
— Почему? Ты же вмешиваешься в мою.
— Тебе четырнадцать, а мне скоро сорок стукнет.
Жуя, она сказала:
— Вот-вот. Самое время жениться, папа.
Впервые она назвала его папой после того, как он рассказал ей про Квентина и Там.
Май заметила его взгляд. Шоколадная слюна вылезла из уголка рта. Девочка испуганно спросила:
— Ведь ты мой папа, несмотря ни на что?
Он крепко прижал ее к своей груди.
Впервые за двадцать шесть лет, прошедших после гибели мужа, Дженни О'Кифи-Блэкберн приехала в Бостон. Первым делом она пошла на могилу Стивена, что на кладбище «Маунт-Оберн». Затем, одевшись очень просто, по-будничному, она нанесла визит свекру, находившемуся в той же больнице, где лежала Май. Голова Томаса была перевязана, цвет лица отвратительный, но сестры сказали Дженни, что самочувствие его быстро улучшается. Одну медсестру он вконец измучил, каждый день требуя почитать «что-нибудь достойное», причем то, что она предлагала, к «достойному», очевидно, не относилось. Увидев Томаса, Дженни вспомнила, что ему теперь семьдесят девять, что он уже не тот пятидесятитрехлетний мужчина, бостонский дом которого она когда-то покинула.
