Так куда все подевалось? Когда? Почему она все дальше отодвигается от него, отгораживается? Убегает?
Она снова услышала Витечкин вопрос, который он задал ей в последний день перед отъездом из Разбойного Бора.
— Помнишь, что сказал Данила?
— Он много чего говорит, — бросила Анна.
— Он сказал, что посеянное на растущую луну хорошо растет.
Она засмеялась.
Но в те две недели они ничего не посеяли. Вернее, то, что посеяли, не взошло.
Потом началась обычная жизнь. Отец Витечки устроил ее на звероферму, что в пятнадцати километрах от Суходольска.
— Ты бросаешь меня в городе? Одного? — спрашивал Витечка.
— Я буду ездить туда и обратно, — обещала она.
— Ради меня, да? — тихо спрашивал он.
— Ну… да, и ради тебя тоже, — отвечала Анна.
— А ради чего не «и»? — спросил он.
— Не поняла. — Она помотала головой.
— Ты сказала, «и ради тебя тоже».
— А, ты об этом. — Она отмахнулась. — Должна же я мыться по-человечески каждый день.
— Понял, — насмешливо сказал он. — Ради ванны и меня тоже. — Он ссутулился и вышел из комнаты.
Но Витечка не умел долго дуться, поэтому через десять минут он просунул голову в двери кухни и спросил, улыбаясь:
— Чем меня покормят?
— Блинами, если хочешь.
— Хочу.
Он догадывался, почему Анна согласилась работать с енотами на звероферме. Он не мог удержать ее. Там она будет получать гораздо больше, чем в городе. Анна работала лаборанткой на кафедре зоотехники в сельхозинституте. Лаборант, даже с перспективой стать преподавателем, — ерунда для нынешней жизни даже в Суходольске. Сам Витечка работал в том же институте, только на факультете механизации, инженером. Ему платили чуть больше, чем ей. Он неплохо разбирался в компьютерах, но те, кому он помогал, тоже сидели без денег.
Анна тогда напекла блинов, они были необыкновенно тонкими, как паутинка, и не рвались.
— Ты так любишь енотов? — спросил Витечка.
— Я писала о них диплом. На практике мы с Данилой проводили учет. Они мне на самом деле нравятся. Раньше енотов на ферме не разводили. Только норок и лисиц. Но сейчас они вошли в моду.
— Ясно. — Он кивнул. — Хотел бы я быть твоим енотом, — засмеялся он. — Может, приготовишь мне клетку?
Анна усмехнулась.
— А вот эта тебе не подходит? — Она обвела руками комнату.
— Подходит, когда ты здесь, — сказал он.
— А я здесь.
Но Анна не могла каждый день приезжать домой. Автобусы ходили плохо, особенно зимой, рано темнело — в декабре в Суходольске вечер уже в три часа дня. Город перевели на московское время вопреки природе, он подчинился, а природа нет.
Они жили почти врозь. Такой брак, потом услышала она, называется гостевой. Сперва она удивилась, а потом подумала: как точно. На самом деле, она живет на звероферме, приезжает в город как гостья. И он к ней. Нечасто.
Может быть, причина еще и в том, что она единственный ребенок в семье, а говорят, что такие люди — трудоголики от природы. А Витечка — второй ребенок в своей, он обречен в паре с такой, как она, оставаться на вторых ролях.
Анна не торопилась заводить детей, мать предупреждала, что не стоит слишком рано. И уж конечно, не так рано, как сделала она сама. Тем более что сейчас мало кого волнует, есть у тебя дети или нет. Люди спокойно относятся к выбору женщины — делать карьеру или сидеть дома. И потом, не у всех одинаково развит материнский инстинкт.
Анна на самом деле хорошо зарабатывала, но сначала ей казалось, что это плата за время, проведенное врозь с Витечкой. Говорят, разлука разжигает страсть. Но видимо, не у всех. Когда постоянно подавляешь желание, оно слушается и перестает возникать. Появляются другие желания. Анне захотелось разводить шиншилл?
Новость о том, что их звероферма стала частной, навела Анну на мысль, которая могла показаться сумасшедшей. Ей тоже захотелось стать хозяйкой своей фермы. Пусть не такой большой. Чем больше она работала, тем яснее понимала, что прожить жизнь наемным работником не по ней. Она часто вспоминала бабушку, которая говорила: «В другое время я открыла бы ферму и выращивала шиншилл. Я убедила бы всех, что эти зверьки — самые замечательные домашние животные. Я продавала бы их, как сейчас продают кроликов, черепах, морских свинок…»
