Эми все еще работала — домашней сиделкой на полставки. Она недавно получила новое направление, и работы хватало. Бобби знал, что должен быть благодарен, но его мысли шли в несколько ином направлении. Конечно, он понимал, что ревность дурное чувство, но это не означало, что он переставал ее испытывать. В обществе Эми ему всегда казалось, что на ее орбите вращается вся возможная удача, как будто гравитация его жены была сильнее, чем у всех остальных. Скретч-билеты[41] Эми всегда стоили не меньше пяти долларов. Эми всегда ловила больше его рыбы в прудах на карьере. Когда Эми находила монеты на тротуаре, они всегда лежали орлами вверх. В их прежней жизни он никогда не завидовал удаче жены, да и теперь ему иногда было приятно думать, что даже удача Эми не в силах бороться с мощью глобальной экономики. Эми потеряла дом так же, как и он.
Бобби иногда забирался в койку Эми, натягивал на голову ее одеяла, вдыхал ее запах — весенний снег на лесных яблонях, речная вода на нагретом солнцем граните. Комната казалась менее призрачной, пока он представлял в ней ее. Его сердцебиение замедлялось, хаос в голове немного успокаивался, он мог притвориться, что они не так уж много потеряли, и переставал беспокоиться о том, что его брак казался чересчур выгодной сделкой. Когда он вылезал из кокона, стеклянные банки ловили солнечный свет, отражали его, как сотни глаз, каждый из которых сиял ярким обвинением: «Ты лежишь в постели, пока твоя жена на работе».
Иногда Бобби мог заставить себя подняться с койки, сделать несколько телефонных звонков, попытаться найти какое-нибудь дело. Однако в большинстве случаев он снова натягивал одеяло на голову.
«Я был бы на работе, будь она у меня, — говорил он, а затем добавлял: — Убирайтесь из моей головы, призраки».
* * *
Может, в газетах и писали, что худшая часть рецессии уже позади, но в реальности Бобби не получалось этого увидеть. Витрины магазинов в центре города были темны, разве лишь кое-где устраивались ликвидационные распродажи. Выражения лиц людей, спящих в подержанных машинах на стоянках у магазинов «Уолмарт»[42], говорили о безнадежности, аукционы, на которых имущество продавалось за долги, были переполнены. Бобби не знал, уволили его с должности ведущего механика в дилерском центре «Сатурн» потому, что экономика рухнула, или потому, что фирма «Дженерал Моторс» захотела убить их бренд, или же потому, что он слишком часто звонил на работу с похмелья, сказавшись больным. До рецессии взятый время от времени больничный день не был проблемой. В конце концов он решил, что причина не так важна, как результат. Шли дни. Он пытался смотреть вперед. Каждое утро он звонил Брюсу, у которого была строительная компания, целый парк грузовиков, и каждое утро Брюс отвечал: «Нет, спасибо, мы все равно почти не работаем, дело по-прежнему стоит».
— Это правда так, дружище, — добавил Брюс, когда он обратился к нему в последний раз. — Я позвоню.
Эми, вернувшись с работы, села рядом с ним в тени гигантских колонн. Бобби провел большую часть дня, очищая кирпичи с обрушившихся стен. Он мог разломать старый раствор голыми пальцами, а потом смотрел, как тот осыпается, растворяется в почве. Это давало ему какую-то надежду, и аккуратные стопки чистых кирпичей стояли рядом с хаотичной кучей рухнувшей стены.
— Что ты делаешь, малыш? — спросила Эми.
Она взяла кирпич, поднесла его поближе к глазам, внимательно осмотрела.
— Решил немного прибраться, — ответил Бобби. — Просто чтобы найти себе какое-нибудь занятие.
Эми оторвала взгляд от кирпича и принялась изучать мужа столь же внимательно.
— По-прежнему ничего, да?
Независимо от того, что она имела в виду, Бобби понял сказанное двояко: «по-прежнему ничего» как подтверждение отсутствия работы, и «по-прежнему ничего» как констатацию того факта, что он не работает, не вносит свой вклад, он бесполезен. Эми положила руку ему на колено, погладила большим пальцем, и Бобби почувствовал, как кожа согрелась от ее прикосновения.
— Может, нам нужна бо́льшая вывеска перед входом? Может, мы сможем сделать транспарант, что-то более профессиональное?
