— Нам повезло, малыш, — всякий раз говорила она, аккуратно складывая страницы, чтобы бумага не смялась и не порвалась: она порвет ее позже, когда пустит на растопку. — Рецессия закончилась!
Эми говорила это каждый день, такая между ними была шутка. Бобби коротко посмеивался, постукивал кончиками пальцев по пластику, приклеенному к разбитым окнам, изучал военные раскладушки, на которых они спали теперь у стены, как на встроенных кроватях.
— Я действительно чувствую себя счастливым, — проговорил он, сидя в складном кресле за их складным карточным столиком, и Эми засмеялась, поставила перед ним чашку кофе. Она встанет сейчас рядом с ним, прижмет его голову к своему животу, запустит пальцы в завитки волос, которые он теперь отпускал. В его новой жизни хорошо то, что он может ходить неряшливым, стать совершенно волосатым хиппи, если захочет, и ему не придется терпеть дерьмовые замечания от других парней на работе. «Эй, хиппи, — обращались они к нему, если он слишком долго не стригся, — пытаешься походить на ватную палочку, или как?»
С момента уведомления о лишении права выкупа[40] их прежней квартиры они жили в старом помещении офисного здания на восточной стороне сахарного завода, к которому оно относилось. Штукатурка потрескалась, декоративные жестяные пластины на потолке были окрашены в зеленый цвет, стены заставлены полками со старыми банками, некоторые из которых были синие, другие прозрачные, все наполнены странными порошками, паутиной и мертвыми пауками. Родители Бобби, Элмер и Марсия, предложили им комнату, в которой он жил мальчиком, но вместо нее Эми попросила разрешения переехать на обветшалую сахарную фабрику, которую Элмер купил на аукционе много лет назад. Было как-то более достойно жить в одиночестве: это позволяло притворяться, будто они все еще независимы, что жизнь, которую они строили для себя, не рухнула, не сгорела дотла. Каждое утро сквозь пожелтевшие занавески в их комнату пробивался яркий солнечный свет, но к полудню все вокруг уже погружалось в тень: свет загораживали шесть башен, самых высоких сооружений в городе. Бобби был уверен, что в один из дней, проснувшись, обнаружит Эми аккуратно складывающей свою одежду, пакующей ее в старый ящик из-под молока.
«Тебе повезло, что я продержалась так долго, — скажет она, обведя комнату рукой. — Посмотри на это дерьмо».
Но Эми все равно целовала его в лоб, выходя за дверь, сверкала ослепительной улыбкой и говорила что-то, заставлявшее его рассмеяться: «Нос выше, дурачок», или что-то на манер их свадебных клятв: «В богатстве и в бедности». За десять лет их брака Бобби изучил все морщинки ее улыбки, изучил и то, как они менялись под влиянием эмоций. Они выдавали ее, показывали истинные чувства, которые она скрывала, храбрясь напоказ. Бобби знал, что она, как иногда и он сам, вспоминала гранитные столешницы на их прежней кухне, джакузи, которое он установил для нее на их пятую годовщину, то, как уведомление о лишении права выкупа трепетало и колыхалось на ветру. Нельзя пережить столько потерь, словно какое-то грандиозное приключение. Это не человеческая реакция.
На заводе имелись две большие хозяйственные постройки, одна из которых представляла собой обнаженный каркас, окруженный грудами кирпичей там, где стены уже осыпались. В другой все еще были стены, двери, которые он мог запереть, клады, которые он мог откопать: ржавые экскаваторы, прицепы, старые транспортные средства, помятые металлические шкафчики, ящики из-под свеклы. Он увидел в этом возможность подняться и зарегистрировал фирму. Собственный гараж. Бобби даже повесил у дороги вывеску, нарисованную краской из баллончика. «Двигатели. Балансировка колес. Замена масла. Справедливые цены». Увы, это было все, что он мог себе позволить.
Проходили недели, никто за услугами не обращался, и Бобби знал почему. В трудные времена люди сами научились менять чертово масло. Он проводил дни, просматривая имена рабочих, убиравших свеклу и занятых на заводе, занесенные в старые рукописные платежные ведомости за 1901–1938 годы, а также записи об увольнениях после банкротства «Грейт Вестерн» в 1980-х годах, знакомясь по именам с неудачливыми синими воротничками, пострадавшими во времена прошлых рецессий. Он мог бы вызвать их, если бы захотел, как вызывают духов. Призраки с ботинками, требовавшими новых подметок. Призраки в комбинезонах, изношенных до дыр.
