Строгий дух истинно немецкого бюргерства, хранимый этими стенами, странным образом понравился принцессе. Она прошла через распахнутую дверь первого салона и двумя руками схватила серебряный кубок чудовищного вида, который блестел на дубовом столе в центре комнаты. Смеясь, она поднесла его к губам — и в этот момент к ней быстрыми шагами подошёл господин Клаудиус и подхватил тяжёлый сосуд — он выскользнул из её рук, а она, страшно побледнев, смотрела на портрет прекрасного Лотара.
— Боже, боже! — пробормотала она, закрыв рукою глаза…
Если нам что-то и помогает быстро прийти в себя в неловкий момент, так это бестактное выражение чьей-то лицемерной заботы… Фройляйн фон Вильденшпринг кинулась к своей госпоже и сделала попытку её поддержать. Принцесса выпрямилась и гордым движением отклонила её помощь.
— Что вам пришло в голову, Констанция? — спросила она нетвёрдым голосом. — Неужели мои нервы настолько слабы, что я, по вашему мнению, могу упасть в обморок? И что же, мне нельзя остановиться, неожиданно увидев шокирующе живой портрет давно умершего?.. Я, видимо, забыла в оранжерее мой флакон; мне бы хотелось, чтобы вы его принесли.
Придворная дама и господин фон Висмар сразу же исчезли в коридоре. Дагоберт и Шарлотта скрылись в оконной нише за плотными шторами, а мой отец уже был в соседней комнате и рассматривал вырезанное из дерева распятие. Комната опустела в один момент. Глубоко дыша, принцесса подошла к портрету и после длинной паузы подозвала к себе господина Клаудиуса.
— Клаудиус заказал этот портрет для вас? — спросила она тихо.
— Нет, ваше высочество!
— Так вы не знаете, кому он ранее принадлежал?
— Это единственный предмет из бывших покоев моего брата, который я взял себе.
— Ах, апартаменты в «Усладе Каролины», — вздохнула она с облегчением, — то есть из его собственных комнат… Кто это написал? Это не кисть нашего старого, педантичного придворного художника Краузе — тот никогда не был способен так явственно отобразить в глазах душу…
Она помолчала и прижала платочек к губам.
— Портрет был написан, очевидно, незадолго перед тем, как он… уехал, — сказала она грудным голосом. — Серебряная звезда, которая видна среди других орденов, была шутливо пожалована ему моей сестрой Сидонией на пикнике — на ней стоит девиз «Верность и молчание». Звезда не имеет другой ценности, кроме памяти о весёлом моменте.
Снова полная тишина, прерываемая лишь слабым шелестом штор.
— Странно, — сказала вдруг принцесса, — Клаудиус никогда не носил колец, люди говорили, из тщеславия, чтобы кольца не портили несравненной красоты его рук, а здесь — вы видите полоску на безымянном пальце левой руки… мне очень хорошо знакома эта рука, я часто её видела, но никогда на ней не было такого своеобразного кольца — простой ободок — что это значит? Оно выглядит как… обручальное…
Господин Клаудиус не ответил ни слова — его красиво очерченные губы, которые постоянно были крепко сжаты, как это часто бывает у глубоко мыслящих натур, сейчас образовывали ещё более тонкую линию; заметил ли он горящие глаза Шарлотты, уставившиеся ему в лицо?
— Боже мой, куда занесло мою фантазию! — после короткой паузы сказала принцесса, меланхолично улыбаясь. — Он даже не был обручён — нет, никогда, это знает весь свет… Но тем не менее — скажите мне откровенно, неужели никто после его смерти не претендовал на этот портрет?
— Ваше высочество, кроме меня нет никого, кто мог бы претендовать на наследие Лотара.
Что это было?.. Ответ прозвучал настолько непринуждённо, его слова так отчётливо несли отпечаток полнейшей правдивости, что сомнение казалось немыслимым. Шарлотта выглянула из-за гардины с бледным лицом, полным смертельного страха — у неё, очевидно, сложилось то же самое впечатление, что и у меня. Лишь Дагоберт смерил дядю долгим презрительным взглядом, его губы искривились в издевательской усмешке — он был уверен в своей правоте, он был полон неоспоримого убеждения, что дядя солгал… Кто из них двоих был неправ? Я всё ещё желала брату с сестрой победы; но сейчас я знала, что больше никому никогда не смогу верить, если окажется, что такой человек, как господин Клаудиус, опустился до низкой лжи.
