Да, мы слышали о позорном поведении некоторых еврейских полицейских в гетто, о бесчеловечности капо и отдельных заключенных. Утверждают, что иногда они превосходили в жестокости немцев. Но кто может позволить себе такие сравнения, не зная ужасных условий, в которые были поставлены эти люди! Всякий, кто тщательно изучит документы, сразу поймет: даже в гетто жизнь была настолько дегуманизирующей, что сохранивший там остатки человечности был героем. А гетто еще роскошь по сравнению с лагерями, о которых один немецкий чиновник писал домой, что ад Данте — лишь комедия рядом с ними.
Жестокость немцев превосходит все известное в истории. И все же их величайшее преступление — это изощренная система планомерного уничтожения человека в человеке. Они использовали свою варварскую власть над беспомощными жертвами не только для того, чтобы заставить их физически страдать, но и для того, чтобы они потеряли всякие остатки человеческого достоинства. Ничего подобного никогда еще не знал мир. Жестокость нацистов отличалась от жестокости других насильников не только степенью. Немцы разработали уникальную систему обесчеловечивания своих жертв. Это специфически немецкий вклад в преступления против человечества.
Люди, освобождавшие лагеря, говорят: то, что мы видели, нельзя забыть. Это превосходит весь человеческий опыт и перечеркивает все моральные представления. Изучая историю Катастрофы, лично я просто не могу себе представить, как можно было выжить даже один день в немецком лагере смерти. Все, что было дорого человеку, там намеренно уничтожалось. Семейные узы разрывались. Родительские чувства топтали ногами. Над состраданием насмехались. И все это — в условиях предельного физического напряжения, под страхом смерти. Как же мог человек вынести это и не сойти с ума? Как он мог не сломаться, не потерять человеческий облик? Известно, что люди в лагерях превращались в так называемых "мусульман". Узник продолжал существовать по инерции, когда все человеческое было в нем убито. Леон Поляков так описывает "мусульман": "Когда они еще могли идти, они шли как автоматы; остановившись, они уже не могли больше двигаться. Они падали ничком на землю; ничто больше не имело для них значения. Тела их загораживали проход. Можно было наступить на них, и они не шевельнули бы ни рукой, ни ногой. Из их полуоткрытых ртов не вырвался бы крик боли. И все же они были еще живы… "[6].
Людей можно сломить духовно так же, как и физически. Если были физические "мусульмане", то были и "мусульмане" моральные. И те и другие — жертвы нацистов. По сути дела, всякая жестокость, совершенная узниками лагерей по отношению к своим товарищам, — вина немцев, их величайшее преступление. Тот, кто сравнивает полицейских гетто с их немецкими начальниками, не представляет себе всей чудовищности преступления немцев против человечества. Существует огромная разница между жестокостью палачей и жестокостью жертв. Первые, уверенные, что они хозяева мира, жиреющие на награбленном, по собственной воле выбрали путь служения злу. Вторые — несчастные жертвы, мораль которых сломлена чудовищным варварством. Жестокость первых — противоестественна. Жестокость вторых — естественный результат невообразимой бесчеловечности убийц. Наоборот, невозможно понять, как удалось подавляющему большинству узников сохранить свой человеческий облик до самого конца и даже достичь таких высот самопожертвования! Это и есть истинная загадка гетто и лагерей.
В периоды жестоких гонений евреи доказывали свою веру актом высочайшей преданности Богу — кидуш а-Шем. Поставленные перед выбором: крещение или смерть, они выбирали смерть. Ошибаются те, кто думает, что в нацистской Европе, поскольку такого выбора не было, евреи были лишены даже этой возможности: погибнуть, прославив имя Бога. Умереть, когда можно спастись крещением, — это лишь одна из форм кидуш а-Шем, далеко не единственная. Классический пример — смерть раби Акивы. Когда римляне сдирали с него живого кожу, он сказал своим ученикам: "Всю жизнь мне не давали покоя слова Торы: "Возлюби Господа Бога твоего… всей душой…" Это означает, что надо любить Его, даже когда Он забирает твою душу. Я не знал, когда у меня будет возможность исполнить эту заповедь". И со словами "Слушай, Израиль: Господь — Бог наш. Господь один!"
