«Единственный враг, которого я не могу обнаружить чутьем. Враг, который знает, кто скрывается под маской Человека-Паука».
Сидя в тишине хранилища старых газет, Питер вспоминал, как Веном раз за разом пытался его убить, терроризируя при этом его близких. В своей извращенной манере Веном заботился о невинных, придерживался определенного кодекса чести. Но Питер не мог забыть о людях, которых убивал Брок: от мирных граждан до охранников в Каземате, в тюрьме, где его держали. Во время их последней встречи едва не погибла бывшая жена Эдди – и погибла бы, если бы не Человек-Паук.
– Тебя считают чокнутым, но таких глупостей ты никогда не творил.
Этими словами его заставила остановиться бывшая жена. Эдди осознал неоспоримую истину: Человек-Паук тоже защищает невинных. И тогда Веном согласился на перемирие.
– Ты оставляешь в покое меня, я – тебя.
Питеру вспомнился глухой рык Венома так явно, словно он сейчас прозвучал ему в ухо. А что ему оставалось? Питер думал об этом снова и снова. Сколько бы времени прошло, прежде чем Веном убил бы кого-то важного для Человека-Паука: Мэри Джейн или тетю Мэй… Брок знал о них все благодаря воспоминаниям, которые хранил симбиот.
«Что я мог бы сделать иначе?»
И вот Питер наблюдает за очередными подвигами Венома. Другой город, другое побережье, но снова приходится считать тела. «Брок не в себе, к тому же он убийца. Смогу ли я простить себя, если не попытаюсь поймать его… несмотря на цену, которую придется заплатить?»
Питер знал ответ. Достав телефон, он набрал номер и стал ждать ответа.
– Мэри Джейн, привет. Можешь собрать мне сумку, милая? Тут кое-что случилось, надо ехать в Калифорнию. Расскажу все, как доберусь до дома, – на одном дыхании проговорил он, пока девушка не успела ничего спросить.
Пустыня Мохаве, Калифорния
Жара.
Сковорода, печь, лава, преисподняя… ей было все равно, какое использовать определение, но было адски жарко. Доменная печь подходила больше всего: жара будто с ревом срывала с тела последние капли влаги. Язык словно превратился в картон.
Но она продолжала бежать.
Краем глаза она заметила отблеск света и нырнула, прокатившись по зарослям ларреи, стараясь не обращать внимания на жесткие ветки, царапающие тело. Пули взрывали землю там, где она только что ступала. С жужжанием налетел дрон, а затем пошел на разворот, чтобы повторить маневр.
Она поднялась на колени и принялась руками рыть песок, который то и дело дыбился от выстрелов. Песчинки царапали пальцы, и кровь тут же впитывалась в кремниевую пыль. Жужжание дрона становилось все громче.
Наконец она нащупала то, что искала – остатки одной из отстрелянных пуль. Металл тяжело лег на ладонь: почти две унции свинца превратились в бесформенную массу.
Дрон был уже настолько близко, что до ее ушей донесся щелчок системы наведения.
Она поспешно вытащила шнурки из ботинок, разорвала свою серо-зеленую футболку, отделив от нее квадратный кусок ткани. На пределе скорости завязала узлы на концах оторванного куска футболки и подвязала их шнурками. Поднявшись, бросила свинец от пули в самодельный мешочек.
Дрон накренился в ее сторону. Она начала раскручивать импровизированную пращу.
Не двигаться. Ждать. Ждать.
Дрон подлетел ближе.
Еще ближе.
У нее есть одна попытка. Только одна.
Если она сделает хоть шаг в сторону, беспилотник скорректирует траекторию полета, и она промахнется.
В воздухе просвистели снаряды – дрон начал стрелять. Но она стояла на месте, размахивая оружием, входя в ритм, ожидая момента, когда беспилотник будет на нужном расстоянии. Пули, как разъяренные шершни, разрывали воздух.
Почти…
Почти…
Пора!
Она швырнула комок свинца, и он тут же скрылся с глаз в плавящемся воздухе.
Попала. Дрон отчаянно закачался, орудия вышли из строя. Микросхемы внутри замкнуло от удара. Беспилотник резко повернулся и рухнул на землю, подняв облако пыли.
Жужжание стихло.
Донна Диего отвязала шнурки, вставила их в ботинки и направилась к дрону, который дымился в песке.
Здание из шлакоблока едва возвышалось над песком, прикопанное, чтобы не привлекать внимания – и избежать жары. Человек, стоявший снаружи, наблюдал, как Донна Диего появляется из ряби раскаленного воздуха и песка. Он был одет в темный костюм, полностью застегнутый и плотный, будто на улице стоял парижский осенний день.
