Собравшиеся едва не взвыли.
Чарли почувствовал, как горят его уши, – эффект, который ощущал всегда, когда злился или находился под воздействием алкоголя.
– Так вы надо мной потешаетесь? – пробубнил он себе под нос.
Собравшиеся, не переставая смеяться, недоуменно посмотрели на Чарли, в то время как его спутник продолжал разыгрывать сценку с участием человека двадцатого века, который испугался встречи с простым лифтом.
Что-то взорвалось внутри Чарли Джонса, которого до этого бросали, толкали, швыряли, роняли всеми возможными способами, ставили в дурацкое положение, над которым издевались все кому не лень, и чаша терпения у которого переполнилась. Извернувшись, он что есть силы приложился ногой, прошедшей неплохую подготовку в школьные годы, к задней нижней точке своего согбенного спутника, да так удачно, что тот, кувыркаясь, перелетел через всю комнату, приложившись к полу физиономией, и остановился у самых ног оранжевого.
В комнате воцарилась мертвая тишина.
Спутник Чарли Джонса медленно поднялся, потирая ушибленное место.
Прижавшись спиной к входной двери, Чарли Джонс ждал. Один за другим собравшиеся подняли на него глаза, но в них Чарли не прочитал ни ярости, ни особого удивления – только печаль, которая тем не менее показалась ему более зловещей, чем самая крайняя степень гнева.
– Ты напросился, – сказал он, повернувшись в сторону своего спутника. – Сам виноват.
Один из присутствующий проговорил что-то воркующим тоном, другой негромко ответил. Спутник Чарли подошел к нему и, стараясь быть как можно более понятным, жестами показал, как он огорчен и каким свиньей (какой свиньей) он был (она была), так обидев гостя. Чарли понял послание своего спутника, но был озадачен – если тот понимал, что был неправ, какого черта он вообще затеял этот спектакль?
Огненно-оранжевый медленно встал и вышел из-за своего стола. Сохраняя на лице дружеское и одновременно печальное выражение, он произнес трехсложное слово и жестом указал на стену за спиной. В стене открылась дверь, и все присутствующие, за исключением Чарли, одобрительно заворковали и стали показывать Чарли на открывшееся за дверью помещение, приглашая его за собой.
Тот двинулся вперед, но ровно настолько, чтобы посмотреть на то, что находилось по ту сторону дверного проема. Он ожидал увидеть примерно то, что увидел: комната была переполнена незнакомыми, нелепыми с виду и странно расставленными приборами и приспособлениями, мешанина которых не смогла скрыть от Чарли главный предмет из всего, что там находилось, и этот предмет Чарли не понравился. Это был оббитый чем-то мягким и прочным стол, на одном конце которого было закреплено нечто, похожее на шлем, а по краям и внизу находились скобы, явно предназначенные для фиксации рук и ног. Операционная!
Нет, Чарли это было не по душе! Он попятился, но за его спиной стояли трое. Развернувшись, Чарли хотел было ударить кулаком того, кто стоял ближе всех, но руку его захватили и удержали, а самого оторвали от пола. Он попытался лягнуть кого-нибудь, но чья-то сильная обнаженная нога захватила и обездвижила его ноги. Огненно-оранжевый подошел к нему, улыбаясь и словно прося прощения, и прижал к его руке белый шарик размером с шар для настольного тенниса. Шарик щелкнул и опал. Набрав воздуха в легкие, Чарли вознамерился заорать, но, сколько он потом ни старался вспомнить, заорал он тогда или нет, так и не вспомнил.
– Видал такие? – спрашивает Херб.
Они сидят в гостиной. Херб лениво перелистывает страницы газеты, Смитти поит водой младенца, искусно удерживая его на полусогнутой руке.
– Какие? – переспрашивает он.
– Короткие трусы. Мужские.
– Ты имеешь в виду нижнее белье?
Херб качает головой.
– Нет, – говорит он. – Купальные. Еще меньше, чем бикини. Черт, да они весят не больше четверти унции.
– Купил себе?
– Черта с два. Сколько они там стоят?
Херб принимается изучать детали рекламного объявления.
– Полтора доллара за штуку, – говорит он.
– Зайди в дисконтную лавочку на Пятой авеню, возьмешь пару за два доллара семьдесят три цента.
Херб продолжает вдумчиво рассматривать иллюстрацию.
