Вот они, плоды былого патриотизма, благодаря чему двуногие подобия божьи вынуждены зависеть от своих четвероногих друзей, кои в своем душевном подъеме никогда не опускались до таких вершин, чтобы рваться совершать геройские подвиги и становиться пушечным мясом, – они разве что честно несли свою собачью службу, помогая санитарам. На груди инвалида болтается боевой солдатский крест. На ошейнике у пса болтается собачий жетон.
Тот, что с крестом – немощный страдалец-калека. Тот, что с жетоном, здоров и деятелен. Он калеку охраняет. Чтобы никто не причинил калеке вреда. Благо родина и собратья во человеках ни на что другое не способны. Это только по их милости пес теперь его охраняет. О, знамения наших времен! Раньше у нас были овчарки, для охраны стада овец, и цепные псы, дабы охранять наши жилища. Теперь, получается, у нас появились собаки-человекодавы, защищающие инвалидов от волков в человечьей шкуре, человекопсы как следствие лютования человековолков. Пес верхом на человеке – эта картина долго еще преследовала меня, как наваждение. И ведь человек рад подобной зависимости от собаки, ибо слишком хорошо знает и помнит, чем обернулась для него зависимость от существ людской породы. Что может быть прискорбнее этой, я бы сказал, эмблемы современного человечества? Посреди разгула и роскоши нажившихся на войне толстосумов – пес верхом на человеке! О, упадок рода людского, о, торжество животной твари! Поистине, мы многого достигли в этой войне, которая, раз и навсегда упразднив кавалерию, позволила собаке оседлать человека!
01.08.1919
Такие разные кофейные террасы
Дивным летним вечером кафе на Ринге, венском бульварном кольце, являет миру две террасы.
На первой наслаждаются жизнью взрослые посетители – из тех, кому минувшая война была как мать родна; лакомясь мороженым, они перекидываются в картишки или играют в домино. Это терраса – легальная, общепризнанная и защищенная законом. Терраса, где отдыхают полноценные граждане, отутюженные и напомаженные.
Однако тут же, рядом с ней, чуть подальше от кафе и гораздо ближе к проезжей части, имеется еще одна терраса, для совсем других, не напомаженных и не взрослых посетителей, хотя и им тоже война оказалась что мать родна; правда, устроились они не в удобных плетеных креслах, а попроще – кто прямо на мостовой, а тот, кому повезло больше, на чахоточном газоне под сенью бульварных лип.
Они тоже с упоением режутся в карты.
Это мальчишки-газетчики, так сказать, разносчики общественного мнения, обратить внимание которого на более чем своеобразную форму досуга сих отроков мне представляется совершенно необходимым.
Ибо общественность предпочитает безмятежно фланировать по тротуарам, никак не реагируя на мальчишек, которые, нисколько общественности не стесняясь, режутся в тарок на деньги и вовсю дымят сигаретами; общественность отваживается напомнить о себе разве что вяканьем клаксона из проезжающего автомобиля, ибо многие из этих чад, повторяю, сидят прямо на проезжей части, в остальном же наша славная общественность старается стайку малолетних картежников попросту не замечать.
Ну конечно, как можно отрывать детей от игры. У нас ведь нынче, как-никак, век ребенка.
Поодаль стоит полицейский и строго блюдет свой служебный долг смотреть за порядком. Но поскольку сегодня в виде исключения ни одна солдатская вдова не вышла на бульварное кольцо с демонстрацией протеста, страж порядка и солдатских сирот не трогает. Вероятно, полагает он, это и есть начало широко объявленной школьной реформы: сказано ведь, что самым прилежным и активным ребяткам будут открыты теперь все пути, ну вот им пока что и позволяют оккупировать часть проезжей дороги. Продвижение особо одаренных детей начинается с того, что им разрешают выходить на мостовую и даже на ней сидеть. А выигравший очередной картежный кон, надо понимать, уже доказал свою одаренность и может смело ждать общественного поощрения.
Ну как прикажете это называть? В самом центре города, прямо на улице, на мостовой, мальчишки режутся в карты. «Позор бескультурья»?
Ну, к позору-то нам нынче не привыкать…
