— Вот как! — фыркнул Джордж. — Могу ли поинтересоваться, что, по-твоему, я должен был делать?
— Ничего.
— Ничего? — повторил племянник и усмехнулся: — То есть ты считаешь, что я должен был позволить трепать доброе имя моей мамы…
— Доброе имя твоей мамы! — нетерпеливо прервал Эмберсон. — Злые языки не знают добрых имен. Глупые кумушки тоже. Ладно, ты услышал мамино имя на чьем-то глупом языке, и всё, что сделал, — отправился к первой городской сплетнице: конечно, теперь она настроена против твоей же мамы, тогда как до этого была просто болтушкой. Сам не понимаешь, о чем завтра будут говорить по всему городу? Завтра! Хотя что это я, у нее же дома телефон, а подружки спать пока не ложились! Даже те, кто сплетен не слышал, теперь услышат, да еще и с завитушками. И она всех, кому разболтала что-то о бедняжке Изабель, предупредит, что ты вышел на тропу войны, в результате они будут настороже, к тому же обозлятся. Сплетня поползет, обрастет деталями и…
Джордж расцепил руки и ударил правым кулаком по левой ладони.
— Ты думаешь, я такое потерплю? — он сорвался на крик. — Что я, по-твоему, сделаю?
— Ничего полезного.
— А, так вот что ты думаешь!
— Тут ничего нельзя поделать, — сказал Эмберсон. — Ничего не поможет. Чем больше ты дергаешься, тем печальнее исход.
— Вот увидишь! Я положу этому конец, даже если мне придется ворваться в каждый дом на Нэшнл-авеню и Эмберсон-бульваре!
Дядя грустно засмеялся, но промолчал.
— Ну а ты что предлагаешь? — настаивал Джордж. — Будем так и сидеть здесь…
— Да.
— …и позволим всему этому сброду трепать доброе имя мамы? Ты это предлагаешь?
— Это всё, что я могу сделать, — ответил Эмберсон. — Это всё, что все мы можем сделать сейчас: просто сидеть и надеяться, что всё со временем утихнет, несмотря на то что ты взбеленил эту жуткую старуху.
Джордж перевел дыхание и шагнул вперед, встав вплотную к дяде.
— Разве ты не понял, я сказал, люди болтают, что мама собирается замуж за этого человека?
— Я всё понял.
— Вот ты говоришь, что я всё только испортил, — продолжил Джордж. — А что если… а что если им и впрямь взбредет в голову пожениться? Думаешь, люди поверят, что они ошибались, сплетничая о… ну ты и сам в курсе.
— Нет, — рассудительно сказал Эмберсон, — вряд ли люди поменяют свое мнение. Злые языки станут еще злее, а глупые трещотки затрещат еще глупее, как пить дать. Но сплетни ни за что не ранят Изабель и Юджина, если они про них не узнают, да даже узнай они об этих слухах, всё равно остается выбор: они могут начать отрицать клевету или продолжат жить тихо и счастливо. Если они решили пожениться…
Джордж почти ошалел от такого предположения:
— Господи! И ты говоришь об этом так спокойно!
Эмберсон с удивлением посмотрел на него.
— Почему бы им не пожениться, если есть такое желание? — спросил он. — Это их личное дело.
— Почему бы нет? — отозвался Джордж. — Почему бы нет?!
— Да. Почему бы нет? Не вижу ничего ужасного в том, что два свободных взрослых человека, думающих друг о друге, соединяют свои жизни. Что не так с этим браком?
— Это будет чудовищно! — закричал Джордж. — Чудовищно просто предполагать такую жуть, а уж если это правда… как ты можешь просто сидеть тут и спокойно говорить об этом! О своей собственной сестре! О господи! А… — Он разразился чередой неразборчивых звуков, резко отвернулся от Эмберсона и направился к двери, бешено жестикулируя.
— Бога ради, вот только театра не надо! — сказал дядя, но заметил намерение Джорджа уйти: — Давай обратно! Ты ни в коем случае не должен говорить об этом с мамой!
— И не собирался, — буркнул Джордж, выскакивая из комнаты в огромный темный коридор. Он прошел мимо комнаты деда к лестнице, скользнув взглядом по белобородому Майору, в свете лампы склонившемуся над гроссбухом на конторке. Он не повернулся на шаги внука, тоже не придавшего значения согбенной старческой фигуре, лихорадочно работающей над длинными столбцами вычислений, не ведущими ни к чему хорошему, не то что раньше. Джордж влетел к себе в особняк и схватил пальто и шляпу, не заглянув ни к маме, ни к тете Фанни. Предупредив прислугу, что ужинать не будет, он поспешил прочь из дома.
