— Их стало гораздо больше, чем раньше, — безжизненно проговорила тетя Фанни во время очередного перерыва между пролетами автомобилей. — Юджин прав, сейчас их раза в три или четыре больше, чем в прошлом году, и горлопаны уже не кричат им вслед "Купи коня!", но, по-моему, он ошибается, что их число так и будет расти. Да уже следующим летом их будет меньше, чем теперь.
— Почему? — спросила Изабель.
— Потому что я начинаю соглашаться с Джорджем, что это просто мода такая и ее пик прямо сейчас. Так и с роликовыми коньками было — все как с ума посходили, — а теперь только несколько детишек на них катаются до школы. К тому же вряд ли автомобили разрешат к повсеместному использованию. Нет, правда, того и гляди примут закон, запрещающий их. Сама видишь, как они мешают движению экипажей и велосипедов, люди их ненавидят! Народ не станет их терпеть — ни за что на свете! Конечно, мне жаль, что от этого пострадает Юджин, но я не удивлюсь, если издадут постановление, запрещающее продажу машин, как это было со свободным владением оружием.
— Фанни! — воскликнула невестка. — Ты же не всерьез?
— Всерьез!
В сумерках раздался мягкий смех Изабель.
— Тогда зачем сегодня ты сказала Юджину о том, как тебе нравится кататься на автомобиле?
— Но разве я сказала это по-настоящему радостно?
— Может и нет, но он убежден, что смог тебя осчастливить.
— Кажется, я ему не давала прав на такие убеждения, — медленно произнесла Фанни.
— Что не так? В чем дело, Фанни?
Фанни ответила не сразу, когда же заговорила, ее голос был почти не слышен, но переполнен не жалостью к себе, а упреками:
— Вряд ли кто-нибудь может меня сейчас осчастливить. Время еще не пришло, по крайней мере для меня.
Тут промолчала Изабель, и некоторое время тишину темной террасы прерывало только поскрипывание плетеного кресла-качалки Фанни, которое, казалось, должно было бы подчеркивать спокойствие и удовлетворение женщины, сидящей там, а не заменять вопли, более подходящие ее эмоциональному настрою. Однако у поскрипывания имелось неоспоримое преимущество: его было легче игнорировать.
— Джордж, ты бросил курить? — вдруг спросила Изабель.
— Нет.
— Я надеялась, что бросил, потому что ты не курил с самого ужина. Мы не станем возражать, если ты закуришь.
— Нет, спасибо.
Вновь повисла тишина, нарушаемая лишь скрипами кресла, а потом кто-то начал тихонечко, но чисто насвистывать старый мотивчик из "Фра-Дьяволо". Скрип прекратился.
— Это ты, Джордж? — резко спросила Фанни.
— Что я?
— Насвистывал "Но что ж время терять напрасно"?
— Это я, — отозвалась Изабель.
— Вот как, — сухо сказала Фанни.
— Тебе мешало?
— Ничуть. Просто я видела, что Джордж расстроен, и удивилась, что он насвистывает такую веселую мелодию. — И Фанни продолжила скрипеть.
— Она права, Джордж? — быстро спросила мать, наклонившись в кресле и вглядываясь в темноту. — И ел ты плоховато, а я подумала, это из-за жары. Тебя что-то гнетет?
— Нет! — зло отрезал он.
— Вот и хорошо. Разве день получился не отличный?
— Кажется, да, — пробормотал сын, и довольная Изабель вновь откинулась на спинку, правда, "Фра-Дьяволо" больше не звучал. Она встала, прошла к лестнице и несколько минут смотрела куда-то через дорогу. Потом тихо засмеялась.
— Смеешься над чем-то? — поинтересовалась Фанни.
— Что? — Изабель даже не повернулась, продолжая наблюдать за противоположной стороной улицы.
— Я спросила, над чем смеешься.
— Ах, да! — И опять рассеялась. — Это всё старая толстуха миссис Джонсон. У нее привычка сидеть у окна в спальне с театральным биноклем.
— Правда?
— Точно. Ее окно видно через прогалину, оставшуюся после того, как мы срубили погибшее дерево. Она оглядывает всю улицу, но в основном смотрит в сторону дома отца. Иногда она забывает выключать свет, и тогда всему миру видно, как она подсматривает!
Но Фанни даже не попыталась полюбоваться этим зрелищем, продолжив скрипеть.
— Я всегда считала ее очень хорошей женщиной, — строго сказала она.
— Так и есть, — согласилась Изабель. — Такая милая старушка, немного навязчивая, и если старый бинокль дарит ей счастливую возможность узнать, с кем сегодня воркует наша кухарка, то не мне ее судить! А ты не хочешь подойти и посмотреть на нее, Джордж?
