Ваше настоящее положение таково, что у вас нет правильного представления о том, что такое тело, и кто такой вы. Тело смертно, вы бессмертны. Но в вашем уме великая путаница. Смертность и бессмертие смешались друг с другом, и вы не можете увидеть разницу. Вся суть садханы, путешествия самоосуществления, состоит в том и только в том, чтобы отделить смерть от бессмертия, чтобы понять, что есть тело, а что есть вы. Тогда вы не будете жить, как живут другие. Кабир говорит, что внутри вы будете живым, а снаружи вы будете подобны трупу.
Кабир говорит: я просто радуюсь.
Я не боюсь и не пугаю других.
Кабир говорит, что теперь он достиг истинного самадхи, теперь он мертв, хотя все еще продолжает жить. Теперь он никому не угрожает, и никто не угрожает ему.
Почему вы угрожаете другим? Вы угрожаете им, потому что боитесь их. В действительности это просто способ защитить себя от страха. Вы стараетесь пригрозить другим еще до того, как у них появится возможность угрожать вам. Один угрожает, и другой начинает бояться.
Мы создаем в других страх, мы запугиваем их. Это не только прием самозащиты, это также способ действия труса. Трус знает, что, если он не запугает другого первым, другой запугает его. Когда кто-то угрожает вам, знайте, что он вас боится. Поэтому нет необходимости пугаться его – на самом деле этот человек заслуживает жалости.
Человек, который не боится, никому не угрожает. Он никем не повелевает и не является ничьим врагом. Он за пределами и того, и другого. Этот человек живет необычным способом – хотя он и жив, он живет подобно трупу. Он делает все, что необходимо, но больше не является делателем. Теперь он становится актером, играющим в пьесе жизни. Нет ничего, что приносило бы ему удовольствие, и нет ничего, что расстраивало бы его. Теперь жизнь этого человека имеет два уровня. Снаружи продолжается мирская деятельность, а внутри он остается свидетелем. Хоть он и делает вовне все необходимое, для него все это игра, – ни в одном его действии нет серьезности. Он как Рама в театральном действии Рамлила.
Когда Рама видит, как увозят его возлюбленную Ситу, он кричит и заливается слезами. Затем он странствует по джунглям, причитая: «Где Сита? Где моя Сита?» Но внутри него нет плача, внутри он остается свидетелем. Когда опустится занавес, он пойдет домой и будет отдыхать, и во сне никакая Сита не будет его беспокоить. Это игра, лила.
Настоящий Рама был таким же, и Рамлила на самом деле – не драма, потому что истинный Рама был в точности похож на героя театрального представления, которое мы смотрим сегодня. Рама тоже играл, для него все это было лилой. Похищение Ситы, его причитания – все это было игрой. Вот почему мы называем эту пьесу Рамлилой. Это лила, а не имевшие место действия реального человека. Это просто игра.
Ничто не проникает вовнутрь, все остается снаружи. Эта сансара, эта внешняя игра, касается человека только на поверхности, она не проникает в него. Вот что значит вести себя подобно трупу во время жизни. Если в такого человека вонзится колючка, он испытает боль, но эта боль останется внешней, она не затронет его изнутри. Ни счастье, ни несчастье не оставит внутри следа, там не поднимется ни одной волны. Все будет пребывать в покое и тишине.
Внутреннее становится пристанищем вечного. Все изменения будут происходить снаружи, но внутри будет сохраняться полнейшая, абсолютная тишина, пустота, небо. В небе парят птицы, но они не оставляют следа, – как только они пролетели, небо вновь чисто, как и прежде. Будут возникать и разрушаться планеты, но в небе не сохранится никаких записей об этом. Будут разжигаться войны и подписываться мирные соглашения, но в небе не возникнет при этом ни малейшего волнения. Внутри себя быть подобным небу – вот в чем суть умирания во время жизни. Тогда вы будете жить одни во внутреннем небе, и, что бы ни случилось снаружи, оно будет казаться сном.
Это не означает, что вы будете убегать, избегать внешнего мира. Кабир не убегал. Какой смысл убегать? Если вы стали свободными внутри – мертвыми при жизни, – куда вам бежать? Вы можете просто находиться там, где вы есть. Кабир продолжал ткать и продавать одежду. У него была семья, жена и ребенок, и все оставалось на своих местах.
