Великий обман. Чужестранцы в стране большевиков - страница 18

Свой ответ Роллан адресовал не анонимным авторам письма, а Константину Бальмонту и Ивану Бунину. Тут он пел в унисон с «Правдой», назвавшей письмо фальшивкой, сфабрикованной писателями-эмигрантами. «Я вас понимаю, – писал он им, – ваш мир разрушен, вы – в печальном изгнании. Но …почему вы ищете себе союзников среди ужасных реакционеров Запада, среди буржуазии и империалистов? …Меня в моей собственной стране тоже мучила цензура… Всякая власть дурно пахнет…»

Анри Барбюс

Его тоже, видите ли, мучила цензура… Смешно опровергать сравнение советской цензуры с французской. Что же касается слов о том, что всякая власть дурно пахнет – за ними стоит банальный посыл о политике как грязном деле, о подлости любого правительства. Однако в истории встречались и вполне приличные правительства, и, главное, если все плохи, тем самым любая власть выводится из системы моральных оценок и, значит, получает индульгенцию за прошлые и будущие грехи. Посыл этот слишком удобен, чтобы быть правдой.

Еще Роллан обратился к Горькому в Сорренто с вопросом: правда ли, что писателей в Советском Союзе угнетают? Нашел кого спрашивать! Горький уже не был тем правдолюбцем, который в революционные годы писал Ленину и его соратникам телеграммы об освобождении арестованных интеллигентов. В 1921 году он уехал за границу, чтобы никогда не возвращаться, но 6 лет спустя начал одобрять происходящее в СССР и засобирался обратно.

«В Советском Союзе писатели куда более счастливы, чем в буржуазных странах», – ответил Роллану Горький и в подтверждение назвал имена самых больших счастливцев. В числе названных – Борис Пильняк и Исаак Бабель. Первому из них оставалось до ареста 10 лет, второму – 12, оба из заключения не вернулись.

«Крупные писатели буржуазии переходят на нашу сторону, – говорил в своем докладе на съезде Карл Радек. – Ромен Роллан, который несколько лет тому назад заявлял, что он чужд большевистской идеологии, теперь не только объявляет русскую мысль авангардом мысли мировой, но признает в пятилетке рождение нового общества. Великий французский поэт Андре Жид, который до этого времени метался между реальным представлением мира и башней из слоновой кости, …перед лицом героической борьбы советского пролетариата за новый строй заявил, к изумлению капиталистического мира, что он за СССР и был бы счастлив, если бы мог за него погибнуть. Старый скептик, разворачивающий раны капитализма своей гениальной насмешкой, Бернард Шоу выступил с горячей проповедью, что в Советском Союзе создается новый мир. …В Америке писатели, завоевавшие себе уже перед войной великое имя, как романист Драйзер, выступили с картинами великих социальных преобразований, происходящих в СССР».

У входа в Дом Союзов играл оркестр, на стенах развешаны портреты Шекспира, Мольера, Толстого, Сервантеса, Гейне. Делегатов приветствовали толпы москвичей. В работе съезда – вместе с шестьюстами советскими писателями – участвовали 43 иностранных, включая Луи Арагона, Жана-Ришара Блока, Оскара Марию Графа, Андре Мальро.

«Этот съезд – грандиозное доказательство того, что писатели, которые обычно склонны воображать себя уникумами, свалившимися с неба любимцами богов, здесь, у вас, овладели пролетарским духом», – говорил Мартин Андерсен-Нексё. А некоторым и не понадобилось им овладевать, ведь, по словам Иоганнеса Бехера, «появилось много рабочих-писателей. Лучшие из них независимо от того, начали ли они свою сознательную жизнь в качестве рабочих или деревенских пастухов, уже способны создавать вещи, которые по форме и содержанию стоят значительно выше среднего уровня всей буржуазной литературы нашей современности».

В прениях выступило два десятка иностранных писателей, и все в один голос славили СССР и ругали Запад. «Я почти уверен, что ни один приказчик во Франции не знает имен Жида, Дюамеля, Жюль Ромена, Мартена дю Гара, – сетовал Жан-Ришар Блок. – У вас в СССР – и это поражает прежде всего – сломан барьер между массовым читателем, даже с низшим образованием, и самой передовой интеллигенцией».