— Ты знаешь, Женя, о чем у нас спор? — спросила она с горячностью. — Мы спорим, нужно или не нужно подбирать раненых юнкеров… Я считаю — нужно!
Я удивленно пожала плечами. Мне казалось ясным, что поднимать нужно только своих раненых. Позже мне вспомнился этот разговор, когда я узнала, что Люсик Люсинову застрелил юнкер. Это произошло 1 ноября, когда военные действия уже перенеслись на Остоженку и Люсик на поле сражения перевязывала раненых.
Видя, что в Красном Кресте делать нечего, я решила вернуться в Совет. Навстречу бежит запыхавшийся парень.
— Слушай! — кричит он. — Вот едет трамвай, садись и отвези патроны!
Обрадовавшись, что у меня снова появилось дело, я вскакиваю в трамвай. В вагоне уже было трое рабочих ребят моего возраста, их тоже направили для разгрузки патронов. Трамвай подошел к мосту. Здесь стрельба слышна отчетливо, и порою мимо нас посвистывают пули, но мы по неопытности не обращали никакого внимания на их зловещий свист. Красногвардейский патруль остановил наш трамвай. Движение через мост закрыто.
— Вам куда? — спросили нас.
— Мы вам патроны привезли…
— А, это дело…
Со всех сторон набежали солдаты и красногвардейцы, с нашей помощью быстро сгрузили тяжелые ящики. На наших глазах их торопливо растащили в разные стороны, по два человека на ящик, — видно, в патронах ощущалась нужда.
Когда разгрузка кончилась, начальник патруля обернулся к нам и деловито сказал:
— Теперь марш отсюда! А то еще ранит. Слышите, как пули посвистывают? Думаете, шутка?
Мы нехотя возвратились к нашему трамвайному вагону. Нас догнали трое:
— Послушайте, товарищи, вот арестованный юнкер, его нужно в Совет отправить.
Арестованный юнкер! Вот так поручение! Я горда.
— Иди за мной вперед, — говорю я пленнику.
Он большого роста, бритый. Оглядывает меня сверху донизу, и я вижу, как на его лице появляется чувство облегчения. Меня это разозлило.
— Товарищи, — обратилась я к ребятам, приехавшим вместе со мной, — отвезите его сами, я пойду пешком, у меня еще поручение есть.
У подъезда большого дома я увидела толпу солдат. Они с вниманием слушали, что им очень самоуверенно говорила богато одетая женщина. Другая, такая же, стояла рядом и поддакивала:
— Но ведь Учредительное собрание будет собрано, к чему же было поднимать братоубийственную войну?
Вдруг один из солдат ответил:
— Будет-то оно будет, мы против того ничего не имеем. Да только вы нам скажите: зачем Временное правительство с немцами мир не заключает?
Дама что-то стала толковать о доблестных союзниках Англии и Франции. Я вмешалась.
— Послушайте, зачем вы затеяли это? — обратилась я к дамам. — Ведь вы воззвание Военно-революционного комитета читали? Никаких собраний на улицах, никаких сборищ, пока идут бои. Лучше уходите скорее, а то вам же влетит.
Дамы тут же исчезли. Но недалеко от Совета я обнаружила еще одно такое же сборище. Посредине ораторствовал господин в котелке. Я только подошла, как вдруг один из солдат, слушавших оратора, закричал:
— А, ребята, у него револьвер спрятан!
И тут же кто-то ударил господина палкой по голове, котелок с него соскочил, он зашатался. Я не помню, как врезалась в толпу, схватила за воротник того солдата, у которого в руках была палка.
— Товарищи, так нельзя! Устраивать самосуд нельзя! Это просто наша погибель. Арестуйте этого контрреволюционера, отведите в Совет — только без самосуда. Вместо того чтобы здесь драться, на баррикады идите!
Я вся дрожала.
— Ишь ты какая! — послышался сочувствующий голос.
— Ведь махонькая, а как наскочила… — усмехнулся солдат о палкой.
— Вы идите себе домой и не беспокойтесь, ничего ему не сделают, — сказал третий.
— А чего это она за него так забеспокоилась? Дядька он ей, что ли? — крикнул кто-то со злобой.
Меня вдруг с силой толкнули, и я упала на тротуар. Когда я вскочила, люди сбились в большой клубок, злополучного оратора не было видно, только слышались его крики, котелок, откатившись, валялся в стороне. Первой моей мыслью было немедленно позвать своих. Вскочив, я побежала в сторону Совета. Бежать пришлось недалеко, навстречу мне шел патруль Красной гвардии, я узнала командира.
