И я тоже был голоден. Тогда как раз начинало холодать. Листва опадала, яблок уже не осталось. Но и сторожа не было в живых. И никого из жителей дома тоже. Но я знал, что в доме были кладовые. Когда опустилась ночь, я решился забраться в дом и поискать еды, пока всю ее не растащили и не съели мятежники.
Мне повезло – точнее, мне показалось, что повезло. Я отыскал ключи от подвала, о котором не знали бунтовщики-северяне. Я ел и не мог наесться. Все было так вкусно, так много… Я думал, что умру от счастья. Но когда я наконец обожрался до отвала, выяснилось, что умирать мне придется совсем иначе. Когда я попытался выйти из подвала, меня сразу схватили. Оказалось, что в доме уже хозяйничают накхи.
Я не слышал, как они пришли. Впрочем, кто и когда слышал, как приходят накхи? Когда рассвело, в дом начали сгонять пойманных бунтовщиков – избитых, но все еще живых. Накхи овладели городом с той же легкостью, с какой я срывал яблоко с ветки. Мятежники пробовали запирать ворота, стрелять со стен – не помогло. Те, кто пытался сопротивляться, полегли на месте. Остальных вязали и тащили к маханвиру, который привел отряд. Тот задавал какие-то вопросы, потом выносил приговор.
Одним быстро рубили головы. Других пытали – как-то очень обыденно, будто не испытывая при этом ничего, кроме скуки. Помню одного бородача – кажется, прежде он был солдатом или стражем. Ему на лоб надели веревку с узлами, в петли вставили палку и начали поворачивать. Тот ужасно кричал – а маханвир все задавал вопросы да помахивал рукой, чтобы поворачивали дальше деревянный ворот…
– Ты видел это сам? – недоверчиво спросил повар.
– Да – я стоял на коленях там, в стенающей толпе, ожидая своей очереди умереть. Потом меня тоже приволокли к маханвиру…
– И как же ты спасся? Ты же говоришь, они казнили всех?
– Так и было. В тот час меня спас цвет моих волос.
– Как это?
– Бунтовщики все как один были темноволосы. Увидев меня, маханвир нахмурился и спросил, кто я такой и что тут делаю. Я сознался, что залез в дом, потому что был голоден. Но сказал, что я не мятежник и что живу в городе уже давно… Накх прервал меня, велел запереть в подвале и сказал, что разберется со мной позже.
Я пытался вылезти через малюсенькое слуховое окошко под самым потолком моего подвала, однако, хотя тогда я был еще мельче и худее, чем сейчас, пролезть сквозь оконце мне не удалось. Зато я увидел, как к дому подъехала богатая колесница. Из нее вышел важный человек в жреческом одеянии. Это был Тулум, хотя тогда я этого еще не знал. Его сопровождали воины храмовой стражи.
– Что же занесло в этакую даль верховного жреца? – удивился повар.
– В Майхоре нашлось много такого, что ему весьма пригодилось, – усмехнувшись, ответил Хаста. – В первую очередь – древние свитки из местных храмов. Мятежники разжигали ими костры… Я увидел, как Тулум идет от колесницы к дому, и понял, что это моя надежда на спасение. Да, я не был мятежником – но в глазах маханвира я видел свою смерть. Ожидать от него милосердия было все равно что упрашивать саблезубца отдать свою добычу. Мне во что бы то ни стало следовало попасться на глаза Тулуму. Я стал колотить ручонками в дверь, крича, что мне нужно сообщить маханвиру что-то очень важное. Через некоторое время один из накхов отпер дверь, однако меня не увидел.
– Как – не увидел? – захлопал глазами повар.
Хаста усмехнулся, провел рукой над котлом, и в его руке сам собой оказался кусок мяса из похлебки.
– Вот так.
Повар невольно сложил пальцы в знак, отвращающий порчу. Хаста довольно хихикнул и продолжил:
– Накх смотрел между бочек, горшков, заглядывал в корзины, но меня не было. Я будто сквозь землю провалился! Тогда он помчался к своему начальнику. Лишь только он распахнул дверь в зал, я плюхнулся под ноги верховному жрецу, который как раз разговаривал с маханвиром.
– Постой, постой! Но откуда ты взялся? И куда ты пропал?
– Никуда. Все это время я был у сторожа за спиной.
– Ты был за спиной у накха и он тебя не заметил?!
– Так и есть.
Повар чуть опасливо поглядел на жреца и скривился:
– Такого не может быть.
– Может, и так. Тебе лучше спросить об этом у Тулума. А в тот миг я рухнул к его ногам, моля о защите.
