Так они зашли на ледник! И как далеко он простирается? Хаста окинул взглядом тусклые травяные плоскогорья Змеиного Языка, представляя себе множество подобных ледяных ловушек, скрывающихся под тонким покровом земли… Сколько еще было таких коварных мест, по которым они шли беспечно, как через скрытую под буйной зеленью трясину?
Жрец огляделся, пытаясь понять, где его товарищи. Но он никого не видел, кроме мамонта, который убегал от опасного места, не чуя под собой ног. Неподалеку в траве темнело чье-то тело. По черной косе Хаста узнал Ширама – тот лежал ничком, вцепившись в траву.
– Ширам, ты жив? – хрипло окликнул он воина. – Где Аюр?
Накх поднял голову и попытался приподняться, но явно плохо осознавал, что происходит.
– Перед нами треснула земля, – проговорил Хаста. – Мамонт скинул нас и убежал. Ты не видел Аюра?
– Мы все были на спине у мамонта…
Хаста нашел взглядом убегающего зверя и похолодел – на спине у него башенки не было.
– Она оторвалась, – с трудом произнес Ширам. – И развалилась от удара о землю. Аюр где-то рядом…
– Башенки здесь нет, – ответил Хаста, понимая, что вот теперь в самом деле все пропало. – Она скатилась в трещину!
Они одновременно посмотрели туда, где блестел ледяной скол.
– Я видел Аюра, – пробормотал Хаста. – Там… на самом краю…
Ширам со стоном поднялся на ноги и, шатаясь, поплелся к трещине.
– Не ходи туда!
Тот и ухом не повел. Тогда Хаста догнал его, обхватил за плечи и пошел рядом, поддерживая накха и замирая от каждого шороха и скрипа.
– Аюр! – позвал он, не доходя десятка шагов до края пропасти.
Но не услышал даже эха в ответ…
Оно и неудивительно – вспомнить хотя бы узкую щель, через которую они переходили на пути в лесные земли. Когда камешек, брошенный туда, не достиг дна…
Где-то там, в ледяной тьме, сейчас царевич – живой или мертвый.
Хаста зажмурился и закрыл лицо ладонями.
«Господь Солнце, – взмолился он, – если тебе есть хоть какое-то дело до людей, самое время явить свое всемогущество!»
Но чудеса не повторяются дважды…
– Что будем делать? – спросил он накха.
– Надо спускаться, – тусклым голосом ответил тот. – Надо найти Аюра и вытащить его, если он жив. Или убедиться, что он мертв.
– Туда? – Жрец с содроганием поглядел в темный провал.
– Я не могу, значит придется тебе…
Хаста глубоко вздохнул, опустил руки и поднял голову.
И увидел на другой стороне трещины человека.
Сперва он не поверил своим глазам. Человек, с той стороны – откуда? Но крупная фигура приближалась, постепенно выходя из завесы тумана.
Одет незнакомец был как местный житель, с ног до головы в кожу и меха. На плече нес большой моток веревки из жил. В руке держал тяжелое короткое копье, с каким туземцы охотились на крупного зверя.
Человек остановился, не дойдя до края трещины десятка шагов. Теперь стало точно видно, что это мохнач, но какой-то неправильный. В отличие от своих вечно сгорбленных сородичей, этот шагал, гордо развернув плечи и подняв подбородок, будто арий. По этой-то осанке и еще по копне взлохмаченных золотистых волос Хаста его и узнал.
– Аоранг! – воскликнул он.
Этого удивительного мохнача он знал давно, хоть и не слишком близко. Воспитанник верховного жреца, одним своим существованием нарушающий установленный порядок вещей, среди других младших жрецов всегда держался особняком. Хотя Хасту давно интересовало, как тот, к примеру, может распознать болезнь, всего лишь обнюхав больного, или одним прикосновением успокаивает любое животное. С людьми у Аоранга порой выходило совершенно наоборот – прямодушный мохнач, не желающий держать свое мнение при себе, удивительно легко наживал как лютых врагов, так, впрочем, и преданных друзей. Но ни то ни другое его, кажется, особенно не заботило.
Глубоко посаженные глаза мохнача скользнули по застывшим на другой стороне трещины людям.
– Не стойте там, – прозвучал его низкий голос. – Отойдите от края. Медленно. Дальше. Еще дальше… Привет тебе, Хаста. Наш общий учитель, святейший Тулум, пребывает в добром здравии.
– Рад слышать, – отозвался жрец. – Не могу того же сказать о нас.
С тех пор как они виделись в последний раз, мохнач, кажется, стал еще крупнее. Голубые глаза на конопатом обветренном лице смотрели на жреца в упор взглядом человека, который всегда поступает по-своему.
