Как бы там ни было, но напитанная кровью ржевская земля по-прежнему переполнена отзвуками, образами и тенями минувших сражений. В июле 2007 года, возвращаясь из Псковской области в Москву, я остановил машину на обочине трассы «Балтия» в районе Ерзовского леса — чтобы, пройдясь взад-впёред несколько раз, разогнать сонливость, начинавшую меня одолевать за рулём. Час был поздний, за полночь, дорога — совершенно пустынной в обоих направлениях, а мотор своей машины я по какой-то причине решил заглушить. И как только ночная тишина воцарилась в полной мере, я сразу же услышал негромкую беседу нескольких человек. Как будто совсем рядом сидели у несуществующего костра несколько бойцов и тихо разговаривали о непонятной дороге и почему-то ещё — о каше и другой еде, произносили чьи-то звания и имена, чуть слышно вздыхали и посмеивались. Шум от моих шагов и моё громкое покашливание не были им слышны или были совершенно неинтересны, поскольку разговор не прерывался, а его мурлыкающие, перетекающие из голоса в голос интонации разливались по всей ближней округе, словно у них не было акустического центра и разговаривал сам воздух.
Отъехав с этого места, я поделился странным впечатлением с одиннадцатилетним сыном, который находился со мной, но во время остановки не покидал машины. Каково же было мое изумление, когда он спокойно подтвердил, что также слышал голоса через приоткрытое окно!
Приходится признавать, что если внимательно присмотреться к себе и к окружающему миру, то практически повсеместно можно обнаружить следы таинственной реальности, связанной с нами, но в то же время существующей независимо от нас. Опытные мистики и посвящённые практически всех конфессий в один голос советуют держаться от этих явлений подальше. При нормальном ходе вещей человеческая жизнь течёт и развивается независимо и самодостаточно. Непознанная реальность начинает явно и зримо вторгаться в привычную жизнь лишь в случаях необыкновенных и исключительных, связанных, как правило, с необходимостью устранить последствия неправедных поступков, ошибок или преступлений, совершаемых кем-либо из нас.
Поэтому если подобные экстраординарные вторжения, фиксируемые наукой и описываемые литературой, в своём результате что-то меняют и преображают в нашем мире, то за последствия должны отвечать, прежде всего, мы сами, живущие под его хрупким и уязвимым сводом.
Глава вторая
Окольными путями
Городской рынок сразу же окружил суетой, возбуждённостью, предвкушением удачи, острыми запахами еды, круговоротом людей, сумок, тележек, ящиков, возгласами и бодрящим дымным ароматом углей, на которые вот-вот упадут капли от свежего шашлыка. День, судя по всему, являлся выходным и торговля только-только распалялась.
Очевидно, что это был не Ржев, а неизвестный населённый пункт, не обозначенный на картах военной поры, — возникший и разросшийся, по-видимому, лишь в недавние годы. И рынок являлся его сердцем, нервом и главной жизненной артерией. Он гипнотизировал обилием мужских и женских лиц — одновременно привычных и неведомых, новым покроем одежды, удивительными предметами, надписями, ценами, оборотами речи… Решение начать знакомство с новым миром через рынок было абсолютно верным, поскольку в отличие от пустынных предместий рынок был буквально переполнен информацией, которую можно было начинать собирать, не опасаясь обратить на себя ненужного внимания.
Тем не менее Петрович вспомнил о конспирации:
— Мы с тобой смотримся больно похоже, а нас таких не должно быть много. Давай-ка рассредоточимся, да разузнаем побольше, где мы с тобой, почему и что теперь должны делать. Ты походи, послоняйся по базару, а я, если не возражаешь, — вот с этим типчиком побеседую.
Движением головы Здравый показал на одноногого инвалида, примостившегося с аккордеоном на деревянном ящике в небольшом отдалении от приземистого кирпичного здания с железной дверью, в котором, судя по всему, располагалась контора. Грудь инвалида закрывала давно не стиранная тельняшка, поверх которой сидел военного образца китель без погон и прочих знаков различия, но зато с медалью «За отвагу». Здоровая нога была обтянута столь же несвежим, местами порванным синим трико, упиравшимся в широкое и наполовину обрезанное по высоте голенище кирзового сапога, ещё более мятого, серо-жёлтого от пыли и истёртого едва ли не до дыр. Позади деревянного ящика на траве валялись, небрежно брошенные, два костыля, а спереди была установлена аккуратная высокая жестяная банка с изображением розовощёкой чёрнокудрой красавицы, собирающей оливы, в которую прохожие швыряли монетки и изредка опускали банкноты.
