1. А значит, конец твой - еще не конец, конец - это чье-то начало! (В.Высоцкий)
— Ну нет! Я так не желаю! — стукнула по собственному идеальному бедру кулаком темноволосая красавица.
— Тебе было не интересно? — спросил ее молодой человек, похожий на нее, хотя и заметно старше.
— Очень интересно, многое было просто захватывающе, но… так много несправедливости по отношению к тем, кто, в принципе, имеет полное право называться хорошими героями. На мой взгляд, конечно.
— А, тебе так понравился тот зельевар? Точно! По глазам вижу! Ну что же, Джемма, если тебе не нравится, что у меня получилось, попробуй сама, пока картина еще не устоялась. В этой точке сейчас возможно что угодно, но стазис я продержу не больше трех минут.
— Братик! Можно? Правда-правда? Ураааа!
Девушка схватила разноцветные нити, переданные ей братом, ухитрившись в мгновение ока распустить предыдущий узор почти полностью, чуть задуматься, нахмуриться, улыбнуться и начать совершенно новый рисунок.
***
Адская боль все усиливалась, отчего-то перейдя из района шеи и плеча на все тело. Мыслей не было уже никаких. Его сжимало и выворачивало, пока сознание окончательно не померкло. Внезапно на него буквально обрушился свет, исчезла боль, а когда он попытался рефлекторно вдохнуть и закашлялся, какая-то сила подвесила его вниз головой…
Северус закричал… И услышав звук, отключился.
Проснулся он от совершенно удивительного ощущения мягкого, обволакивающего тепла. В рот ему аккуратно запихивали что-то большое и теплое, а через пару секунд он понял, что… в рот полилось молоко. И он сосет громадную женскую грудь. Поперхнувшись, он закашлялся, тут же был поднят мягкими осторожными руками и уставился в самые прекрасные черные глаза.
Эйлин осторожно похлопала сына по спинке:
— Ну что ты, милый, не торопись. Все молочко твое.
И снова приложила малыша к груди.
Рефлекс сработал. Он снова сосал грудь и, постепенно чувствуя насыщение, уплывал в сон. Из мыслей в голове было лишь одно слово: "Мама".
Хотя для новорожденного малыша и это было слишком…
Его сознание плавало… Наконец проявилось во всей красе взрослое недоумение от того, кем он стал, от того, что его куда-то несут, и он воскликнул:
— Это невозможно!
Но услышал требовательное:
— Агу!
И снова увидел мать. Это действительно была она, еще молодая и красивая, одетая в простую белую рубашку и какой-то застиранный халат, видимо, все больничное. Глаза были опухшие, нос красный, но это была мама, и она была прекрасна… Она всхлипнула, и по щеке прокатилась слезинка.
Чувствуя ее состояние, Северус автоматически передал ей волну спокойствия и тепла…
После рождения сына и первого кормления прошло три часа, половину из которых Эйлин проплакала. Она никак не могла понять, как это все произошло, что она оказалась женой странного магла, когда она успела выносить ребенка. Ужас от того, что ушла из семьи, порвала со всеми знакомыми, неизвестность и неопределенность будущего пугали ее, а тут еще малыш. Материнские чувства в ней пока дремали, но малыша ей было жалко, а еще больше жалко — себя. Но вот ребенка принесли еще раз, и она вдруг встретилась взглядом с его глазами. Таких глаз просто не могло быть! Малыш смотрел на нее, а она чувствовала волнами исходящее от него успокоение и, наконец, впервые попробовала хотя бы сказать себе: чудеса случаются, и все еще может повернуться к лучшему.
— Какой умнисенький мальчик! А какой серьезный! — с восторгом говорила мадам Ринуччо, старшая медсестра единственного роддома Коукворта.
Она восторгалась всем: дитя было таким идеальным, что даже представить трудно.
У молодой матери было мало молока, так что его понемногу начали прикармливать. Новорожденный ел прямо с ложки! Стоило подойти к нему в определенное время, взять на руки, присесть за столик и поднести ложку – тут же открывал крошечный ротишко и аккуратно глотал. Боже ж ты мой, он даже пеленки ухитрялся почти не пачкать! Правда, терпеть не мог тугого пеленания, но не плакал, не кричал — тихонько возился какое-то время и, в конце концов, оказывался на свободе. Стоило малышу «захотеть», он каким-то непонятным образом выпрастывал ножку и поднимал ее вверх. Нянечки смеялись:
