Обо всем, что приключилось между семнадцатым января и тем злосчастным днем, можно судить только от противного. В этих рассуждениях можно оттолкнуться от выказанного в тот день Джоном Коллинзом Варреном отношения. Его взгляды перестали быть загадкой, уже когда он представил докладчика собравшимся под куполом операционной. А коль уж его вступительное слово было вежливо, но не лишено скепсиса, сарказма и предубеждения, легко было догадаться, что с самого начала к Уэллсу он был настроен критически.
Во всяком случае в решающий день Джон Коллинз Варрен счел нелишним представить Уэллса слушателям и, не сознавая того, своей холодной, высокомерной порывистой манерой говорить и действовать поколебал то последнее, что осталось в Уэллсе от былой уверенности в себе, что сыграло против молодого врача.
Действие второе
Я никогда не забуду шестнадцатое октября 1846 года, ведь эта дата стала одной из определяющих вех моей жизни. Более того, она таинственно и в то же время неразрывно связана с событиями двухгодичной давности, когда мы бесстыдно насмехались над рыжеволосым мечтателем Уэллсом. Место действия не изменилось, остался прежним и Варрен. Скамейки старого операционного зала и те были на месте – за тем лишь исключением, что теперь они тесно были засажены студентами, врачами и прочими заезжими зрителями. Между тем для получения медицинской степени мне предстояла научная командировка в далекую Европу, но решиться на нее мне мешали некоторые личные привязанности. Мой отец также не настаивал на ней. Поэтому своей целью я избрал бостонскую больницу, где работал доктор Коттинг, чтобы при случае немного попрактиковаться. Но, если быть честным, больше всего мне хотелось пожить некоторое время в Бостоне, послушать лекции кембриджских профессоров, посетить местную больницу и поучаствовать в празднествах по случаю торжественного открытия весьма прогрессивной по тому времени Гарвардской медицинской школы, что в самом начале Гроув-стрит.
Пятнадцатого октября, побывав в гостях у профессора Хейварда, Коттинг вернулся в больницу с новостями. Он рассказал, что завтра некий зубной врач перед операцией по удалению опухоли собирается испытать некое новое средство, которое позволяет сделать вмешательство безболезненным. Разумеется, во мне в ту же секунду воскресло воспоминание о провалившемся эксперименте Хораса Уэллса, при котором мне довелось присутствовать. Я полюбопытствовал, не идет ли речь о зубном враче по фамилии Уэллс. Коттинг отверг мою версию, однако заметил, что ему вообще сложно припомнить фамилии всех новых борцов с болью.
Шестнадцатого октября Коттинг и я заняли место на переполненной трибуне операционной среди толпы насмешников, приготовившихся к чужому провалу. Неподалеку от нас расположился Исаак Галлуп, который оставит после себя ценнейшие с исторической точки зрения воспоминания об этом дне. Это был один из операционных дней. Многочисленные больные ожидали, находясь в привычном для их роли состоянии – они бледнели, будто бы в следующую секунду собирались упасть в обморок, или изображали невозмутимость, попутно пытаясь унять дрожь.
Сидя на стуле на «операционной арене», дожидался первый пациент – больной туберкулезом юноша, бостонец, страдавший от опухоли, поразившей слюнную железу и часть языка. Пациента звали Гилберт Эббот. Его лицо было абсолютно белым. Неподалеку от красного операционного кресла стояли коллеги Варрена: доктор Хейвард, доктор Гулд, Таунсенд и Генри Дж. Бигелоу. Там же был сын Варрена Мэйсон, как и доктор Паркман, и доктор Пейрсон из Сейлема. Варрен, как водится, педантично, холодно и без тени жалости сделал вступительный доклад о больном и предстоящей операции – вылущивании опухоли челюсти. Затем произошло приблизительно то же, что и за два года до того. Унтертон в голосе, холодно-благородная отстраненность в выражении лица. Было без одной минуты десять утра. «Во время предстоящей операции, – возвестил Варрен, – мы испробуем средство некоего господина Мортона, которое, как он изволил утверждать, имеет невероятный эффект – оно способно сделать людей, им воспользовавшихся, невосприимчивыми к боли…»
