— Ну, вот, с девушкой все в порядке, — бодро произнес Аламар, убирая от лица Дани маленький флакон с ароматической солью, — давайте, святой отец. Мне не терпится уехать домой с моей молодой женой.
Дальше все было как в тумане. Едва соображая, что делает, Дани позволила обмотать свою руку и механическую длань инквизитора ритуальной лентой, бело-золотой, с миниатюрными изображениями вечных слуг Всеблагого. Потом жрец спрашивал согласие, ее и Аламара.
— Лучше убейте, — одними губами произнесла Дани, и тут же вскрикнула. Ей показалось, что зверь попросту переломает ей пальцы.
— Она согласна, — заверил Аламар, — вы же знаете этих девиц, все у них капризы на уме.
— Ну, как знаете, — недовольно ответил жрец, — а вы-то? Согласны взять в жены эту женщину, чтобы жить с ней в любви, беречь и защищать до конца дней своих?
— О, да, — промурлыкал Аламар, — со мной она будет безмерно, просто безмерно счастлива.
— Вот и прекрасно. Отныне вы муж и жена. Можете скрепить брак поцелуем.
— Мы его обязательно скрепим, святой отец. Только чуть позже и не только поцелуем.
В груди похолодело. Вот оно.
Как она будет жить со всем этим?
Дани порывисто вздохнула. И едва не завопила от ужаса, когда Аламар заправил ее непослушные пряди за ухо.
— Ты счастлива, моя дражайшая жена? — теплое дыхание пощекотало кожу, — надеюсь, что ты не будешь разочарована. Идем же! Мне не терпится… как это называется? Консуммировать наш брак.
И вновь потащил ее куда-то.
Дани шла словно в тумане, не замечая ничего и никого.
Она с трудом осознала, что прошлепала босиком по мокрому снегу, что Аламар затолкал ее в закрытую карету. Опомнилась только, когда со всех сторон надвинулась кромешная тьма. Тьма, пахнущая сыростью, осенью, дымом костров… Тьма пахла Аламаром.
— Куда мы едем? — хрипло спросила она, — что вы со мной теперь сделаете?
Тьма напротив дернулась навстречу, и Дани отшатнулась, ощутив на лице теплое дыхание.
Аламар хмыкнул.
— Мы едем домой, дорогая жена. Да будет тебе известно, у меня есть дом. И теперь ты будешь жить там, вместе со мной. И упаси тебя Всеблагий вытворить какую-нибудь глупость… Ты пожалеешь об этом.
Дани устало закрыла глаза.
Все, чего ей хотелось — это поспать. Долго, как можно дольше, а самое лучшее — вечность.
— Зачем вы это сделали? — тихо спросила она.
— Я уже сказал, зачем, — глухо ответил Аламар, — ты, моя дорогая, вернешь мне все то, что отнял принц Ксеон, которого ты имела неосторожность полюбить и выпустить на свободу. Жена у меня уже есть, осталось дело за малым — обзавестись ребенком.
— Вы ненормальный, больной человек, — выдохнула Дани, — лучше бы вы убили меня.
Он усмехнулся.
— Не тебе решать, милочка, что лучше, а что хуже. Здесь решаю я. А ты будешь послушно раздвигать ноги, пока не понесешь. И молчать. Терпеть не могу, когда в моем присутствии несут чепуху.
* * *
Карета остановилась. Дани сглотнула горькую слюну и взглянула в сторону инквизитора.
«Моего супруга», — поправила себя мысленно и невольно усмехнулась.
Ад, которым пугала ее и старая тетушка, и Джема, начинался для нее прямо сейчас и при жизни. Вряд ли мастер Нирс будет церемониться с преступницей. Она только никак не могла взять в толк, за что он так ее ненавидит. Того, что освободила принца, явно было недостаточно для обжигающей, словно раскаленный добела металл, ненависти.
Повисла напряженная тишина. Дани смотрела туда, где сидел, не шевелясь, Аламар, но ожидаемо не видела ничего, кроме темноты. В карете было темно, снаружи — ночь, да и Аламар в черной маске.
«Интересно, что там у него? — этим вопросом Дани задалась впервые, — наверное, какое-нибудь уродство. Шрамы от ожогов, например. Или болезнь какая».
Невольно передернув плечами, Дани мысленно попросила Всеблагого, чтобы это были просто шрамы. Их Дани не боялась, каким бы кошмарными они не оказались. Ну, рубцы. Ну и что. У многих, с кем она делила пищу и кров на улице, были исковерканные шрамами тела. Так что она очень твердо себе уяснила, что внешнее уродство — это вовсе не то, чего нужно опасаться.
— Чего ждем? — подал голос Аламар, — ах, да, совсем забыл.
