Грим лег просто идеально, а когда Скотт облачился для выступления во фрак и цилиндр, официантка в буфете за так дала ему шоколадное пирожное и сказала: «Ну настоящий щеголь!»
Кофемашина в гримерной исправно варила кофе. Рабочие сцены были с ним вежливы, хлопали по плечу и говорили «удачи, господин Мертвецки, мы верим, что вы справитесь» и «мы все за вас болеем, господин Мертвецки» и все в таком роде. Стоя за кулисами, прислушиваясь к шепоту публики в первых рядах, он почувствовал, что готов ко всему. Удача вернулась к нему. Скотт ощущал ее всем телом. Он не мог дождаться начала представления!
Свет в зале погасили, когда полагается. Оркестр вовремя заиграл увертюру. Занавес не заело. Скотт весело выбежал на сцену и не споткнулся. Шутку про треску встретили взрывом хохота. Скотт не забыл слова песни и почти не фальшивил. Когда он сел на табурет в луче прожектора и запел особенно слезливую песню про любовь, несколько троллих и стайка баньши зашлись в таких рыданиях, что их вежливо попросили выйти.
Номер с чечеткой прошел на ура — никогда еще ступни Скотта не двигались так легко, а колени не взлетали так высоко. Ему даже удалось сесть на шпагат, не порвав ни связки, ни брюки, а для этого нужен редкий талант, это вам в шоу-бизнесе кто угодно скажет.
От начала и до конца представления зрители не отрывали глаз от сцены, ловили каждое слово Скотта, смеялись, аплодировали, подпевали, требовали еще. Ему устроили стоячую овацию и трижды вызывали на поклон.
После шоу гримерную Скотта завалили цветами, конфетами и поздравительными записками. Режиссер долго тряс ему руку и с ходу утроил гонорар. Поток поклонников не иссякал: одни говорили, что Скотт был великолепен, другие признавались, что всегда втайне предпочитали его Лулу Ламарр, третьи спрашивали, когда ждать его следующего фильма.
И вот он стоит на вершине лестницы, в ушах еще звенят аплодисменты, ночной бриз обдувает его пылающее чело — он пожимает руки, раздает автографы, позирует фотографам, мурлычет «спасибо, милые» и «вы слишком добры, любимые» — все как раньше, до того как он соскользнул в забвение. Ммм. Сладкий запах успеха. Как он скучал по нему!
Скотт не заметил, как у пирса со скрипом затормозил грязный автобус. Не заметил создания с безумными глазами и всклокоченными волосами, в рваном розовом платье и одной золотой босоножке, которое выскочило из автобуса и, спотыкаясь, побежало по пирсу. Не заметил, пока оно с пронзительным криком не бросилось в его объятия.
— Скотт! О, Скотт, это я! Я опоздала? Я пропустила шоу?
Он отшатнулся, чуть было не упал — но удержался на ногах. Сегодня его вечер, и ему все удается.
— Лулу! — вскричал Скотт, вновь обретая равновесие. — Что с тобой стряслось? Ты кошмарно выглядишь!
— Опять эти мерзкие ведьмы, — всхлипывала Лулу. — Они заманили меня в ловушку, Скотт! Притворились, что они богатые продюсеры и старые лодочники, а потом дохлая рыба ожила, но не по-настоящему, на самом деле это все были они, а еще ужасный кот и больной хомяк, и они запихнули меня в лодку и заставили сидеть рядом с мокрым волшебником в шортах, а потом лодка перевернулась и мне пришлось плыть к берегу, а потом пришли противные гоблины и связали нас, и заставили меня петь, а потом…
— Дорогая, — мягко сказал Скотт. — Моя бедная, дорогая истеричка, возьми себя в руки. Все это похоже на глупую книгу с бредовым сюжетом. Ты просто переутомилась, моя прелесть. Ничего этого не было, солнышко. Это всего лишь ужасный сон. Тебе нужно немного отдохнуть от публики.
— Но…
— Никаких «но», ангел мой. На вершине приходится тяжко. Нужен не только талант, но и стойкость. Ты не выдерживаешь темпа. Кроме того, — добавил он, стараясь не выказать радости, — кроме того, тебя уволили.
Лулу разразилась шумными рыданиями.
— Ну успокойся, — утешал Скотт, поглаживая ее по спине. — Ничего не бойся. Скотти о тебе позаботится. Через пару лет, когда ты снова встанешь на ноги, как знать, — может, я и предложу тебе эпизодическую роль в моем следующем фильме.
— О, Скотт! Скотт! Хнык, хнык. Я скучала по тебе, Скотт.
— Я тоже по тебе скучал, Лулу, дорогая.
