— И это она называет завтраком? — прошипела Чесотка. — Надо пожаловаться, Чепухинда. Нет, правда.
— Вздор, — сказала Чепухинда, потягивая чай и чмокая губами от удовольствия. — Чудесный чаек. Ешь свое яйцо, Чесотка, и перестань ныть.
— Кажется, я зуб сломала, — подала голос Мымра. — Последний мой зубик, — печально добавила она.
— Барри не любит яйца, — не унималась Чесотка. — Для птиц это не завтрак, а плевок в душу. Да, Барри?
— А я овсянки хочу, — проворчала Макабра. — Мне нужна овсянка. Эта тетка сказала, ее нет в меню. Овсянки нет в меню!
— И горячей лавы тоже, — пожаловался Проныра. Чепухинда строго зыркнула на него. — Простите, госпожа, — забормотал он, — но вы же знаете, если я утром не выпью лавы, я сам не свой.
— Кому ты рассказываешь, — простонал Шелупоня, еще один любитель лавы. — Без лавы нет ритма, брат.
— Не знаю, как остальные, а я с голоду помираю! — сердито заявила Крысоловка. — Сейчас возьму и гренок попрошу. Скажу: «Мэм, пожалуйста, можно мне гренок». Прям как этот — Гулливер Свист.
— Оливер Твист, — поправила ее Грымза, очень начитанная ведьма.
— Да тебе духу не хватит, Крысоловка! — ахнула Вертихвостка, выпучив глаза. — Ну ты и бунтарка!
— Еще как хватит, — заспорила Крысоловка. — Можно, Чепухинда? Можно попросить еще чего-нибудь?
— Разумеется, нет, — живо сказала Чепухинда. — В меню написано: яйцо или гренка. А не и то и другое. Просить гренки будет неприлично.
Ведьмы дружно вздохнули. Если Чепухинде какая дурь засядет в голову, ни в жизнь не переубедишь.
— Надо было идти завтракать к Пачкуле в палатку, — посетовала Мымра. — Как Шельма. Они сардельки жарят. Чувствуете, как пахнет? Вот это я называю хорошим завтраком.
— И что же вы называете хорошим завтраком, позвольте спросить? — осведомился стальной голос. Все аж подскочили. В дверях стояла миссис Молотофф.
— Славное крутое-прекрутое яичко, — твердо сказала Чепухинда. — Просто пальчики оближешь. И так сытно! Правда, дамы?
Ведьмы мрачно поддакнули.
Тем временем в палатке… Шельма поднесла сардельку к губам и замерла. Ее бедный нос после вчерашних солнечных излишеств являл собой весьма печальное зрелище. На ночь Шельма сунула его в миску со льдом, но нос по-прежнему испускал красное сияние. Хорошо, что для еды нос не нужен, и аппетит у Шельмы не пропал.
— Ты шутишь! — Она аж рот раскрыла от удивления.
— И не думаю шутить, — сказала Пачкуля. — Я же те говорила, что придумаю блестящий план. Мы всю ночь не спали, обсуждали, готовились, да, Хьюго?
— Та, — сказал Хьюго и зевнул. — Гофорить больше ты. Я работать. Видеть мои глаза? Они софсем розовые.
— Они у тебя всегда розовые, — проворчал Дадли, косясь на Хьюго. Кот сидел в углу и рвал на части сардельку. — Мерзкие розовые глазенки. Как у всех хомяков.
— Да фто ты гофорить? — огрызнулся Хьюго. — И дафно одноглазый мешок с блохами стать эксперт по зрению?
— Хомячок, — прошипел мстительный Дадли.
— Кофо ты насыфать хомячок?
— Тебя. Хомячок, хомячок.
— Ты слышать, госпоша? Кот обсыфаться!
— Тихо, вы двое, — велела Пачкуля. — Потом будете пререкаться. Мы с Шельмой обсуждаем мой блестящий план.
— У тебя ничего не выйдет, — хмыкнула Шельма.
— У нас, ты хочешь сказать, — поправила ее Пачкуля.
— Ну нет, — сказала Шельма. — Меня не впутывай. На этот раз я точно пас.
— Ну же, Шельмок, ты должна мне помочь! Мы же делаем это ради Скотта. Я куплю тебе пожизненный запас косметики. Предложение, от которого невозможно отказаться!
— Нет, — сказала Шельма.
— Я буду чистить твои ботинки до конца года.
— Нет, — сказала Шельма.
— Я дам тебе посидеть у окошка на обратном пути.
— Нет, — сказала Шельма.
— Тогда отдавай сардельку, — сказала хитрая Пачкуля и протянула руку.
— Ну ладно, — мрачно сказала Шельма. — Помогу. Раз надо.
У каждого своя цена.
Волшебники в «Приюте чародея» тоже уплетали сардельки. Целые горы жирных сарделек — скрипучие официанты только и успевали подносить блюда. На завтрак подавали и мюсли, но волшебники равнодушны к здоровой пище. Джеральд Справедливый как-то раз попробовал мюсли — справедливости ради, — но на следующий день, как все заметили, вернулся к сарделькам.