Ведьма Пачкуля и сумасшедшие каникулы - страница 14

— Да, но Дадли любит особый сорт, — не уступала Шельма.

Как раз в этот момент автобус угодил колесом в глубокую выбоину. С багажных полок с грохотом попадали вещи. Ведьм порядком тряхануло. Грымза вписала не ту букву в клеточку кроссворда. Макабрина волынка разразилась диким воплем. Тетеря чуть не проснулась. Мымра облила Крысоловку газировкой, а мыши Туту оголтело захлопали крыльями.

— Ядрена кочерыжка, — выругалась Шельма. На носу у нее красовалась полоса цвета морской волны. — И что мне теперь делать?

Сзади понеслись грубые шуточки, кто-то запел «Какой паршивый водила». Водитель (раздражительный карлик по имени Джордж) крепче вцепился в руль и задергал туда-сюда рычаг коробки передач.

— А я говорила! — заворчала Макабра. Она сидела через проход от Шельмы и Пачкули, с трудом втиснувшись между волынкой и Хаггисом. — Надо было на метле лететь!

— Когда уже остановимся на перекус? — гаркнула Вертихвостка. — Эй! Водила! Когда остановимся на перекус?

— Автобус идет без остановок, — твердо сказал Джордж.

Ведьмы переполошились. Без остановок? Всю дорогу от Непутевого леса до Грязьеводска, через Туманные горы, без остановок? Но они же все надулись болотной воды перед отъездом!

— Это как это «без остановок»? — угрожающе осведомилась Чепухинда.

— Такой маршрут, — лаконично ответил Джордж. Он крутанул баранку, нарочно заехав в здоровую лужу, чтобы обдать грязью и без того мокрую компашку гоблинов, которые по некой загадочной причине медленно тащились гуськом посередь дороги. — Остановки не предусмотрены.

— А вот и предусмотрены, — парировала Чепухинда. Она сделала какой-то жест пальцами, и, ко всеобщему ликованию, шоферская фуражка поднялась с головы Джорджа и весело выплыла в окно.

Ругнувшись себе под нос, Джордж ударил по тормозам, и автобус резко остановился. Под хор насмешек он вылез и заковылял подбирать свою фуражку, которая приземлилась ровнехонько в ту самую большую грязную лужу. Джордж нагнулся за фуражкой — и вдруг увидел, что за ним наблюдают семь пар осуждающих глаз. Они принадлежали мокрым гоблинам, которых он только что окатил грязью.

(Конечно, это были не просто какие-то гоблины, а Красавчик, Обормот, Свинтус, Косоглаз, Гнус, Цуцик и Пузан. Они шли в «Гобболенд». За спиной рюкзаки, в руках палки, в сердцах — мечта.)

А теперь еще и грязь на мордах.

— Здодово пдидумал, — сказал Красавчик. — Гдязью нас окатить. Хохотал небось до упаду.

— Ага, — сказал Джордж. — Вообще-то еще как.

— Давай его отдубасим, Кдасавчик, — предложил юный Цуцик. Он аж подпрыгивал и заранее махал кулаками. — Покажем ему! Изваляем в гдязи, а шапку бдосим в куст!

— Ну-ну, — самоуверенно сказал Джордж и указал большим пальцем на автобус, в котором ведьмы уже бодро затянули «Ждать нет больше мочи». — Хотите оставить этих дамочек без водителя? Ну, так себе идея.

Он дерзко нахлобучил фуражку на голову и зашагал обратно к автобусу. Гоблины беспомощно наблюдали, как Джордж залезает внутрь. Через мгновение автобус покатил прочь, извергая выхлопные газы. Последнее, что видели гоблины, прежде чем он, громыхая, скрылся за поворотом, — это Бугага и Гагабу на заднем сиденье.

Ведьмы-близняшки весело хохотали и дружно показывали неприличные жесты.

— Почебу у дас вечно все вкдивь и вкось, Кдасавчик? — грустно спросил Пузан, когда все наконец откашлялись.

— Шут его знает, — вздохнул Красавчик. — Все будет тип-топ, когда добедемся до «Гобболенда», — прибавил он уже веселее. — Пошли, падни! Путь небдизкий. Ать-два, назад!

— Что-то дут не так, — задумчиво сказал Свинтус, чуть нахмурившись. — Но пдовалиться мне на этом месте, если я знаю что.

Кряхтя, вздыхая и горестно качая головами, гоблины взяли свои палки и поплелись за Красавчиком.

— Сирил! Вот ты где! Ты спрятал столовое серебро?

— Да, любовь моя.

— А газеты на полу в прихожей расстелил? Не хочу, чтобы они топали по моим коврам.

— Все сделано, любовь моя.

— А сейчас ты чем занят, Сирил?

— Разрезаю пополам свечи, как ты просила, любовь моя.

На улице, в спустившихся на Грязьеводск сумерках, у ворот собрались спекшиеся на солнце, голодные, уставшие отдыхающие. Они нервно вглядывались в дорожку, ведущую к дверям «Вида на океан». Было что-то неприступное в этом выдраенном белом крыльце, плотных кружевных занавесках и разнообразных табличках, которые гласили: