Названная проблема — не только проблема Сент-Экзюпери, но и всей христианской цивилизации. Однако во Франции она имеет особый оттенок, так как у французов есть склонность к преувеличенному проявлению индивидуальности в качестве протеста против всякого администрирования и бюрократии. Надо сказать, что изменения в лучшую сторону наблюдались во время правления де Голля. Однако до сих пор со времен Второй мировой войны во Франции сохранилась тенденция к своего рода бунтарству и негативному отношению ко всему, что как-то связано с бюрократическим давлением государства. Это проявилось, в частности, в увеличении числа людей, голосующих за коммунистов — не потому, что эти люди действительно разделяют коммунистические взгляды (Weltanschauung), а потому, что таким образом они демонстрируют свое несогласие с существующим порядком. Такие люди заявляют, что не любят законодателей-клоунов, заседающих во французском правительстве, а потому намерены отдать свой голос коммунистам. Это свидетельствует о наличии инфантильной установки по отношению к вопросам социальной и коллективной ответственности. Проявления подобной инфантильности мы наблюдаем сейчас в асоциальном поведении подростков, вступающих в драку с полицейскими, переворачивающих машины и т. п. — так молодые люди демонстрируют свой протест существующему общественному порядку>18. Когда речь идет о юношах, склонных к эмоциональным взрывам без всякого осознания происходящего, такое поведение вполне понятно. Но если точно так же ведут себя взрослые, например, голосуя за коммунистов только потому, что им не нравятся люди, которые сидят в правительстве, — такая позиция мне кажется незрелой. Однако это общий комплекс, который в той или иной форме присутствует в каждом из нас: мы до сих пор не решили, в какой мере должны принять то, что являемся овцами, направляемыми пастухом-государством, и стоит ли нам отвергать коллективное давление, бороться против него. Естественно, и пуэры испытывают эти же трудности, но в более выраженной форме.
Прежде чем перейти к символике образа барашка, спросим себя, почему Сент-Экзюпери встретил Маленького принца в пустыне. С одной стороны, в наших комментариях к повести мы рассматриваем крушение самолета как иллюстрацию события, случившегося в жизни Сент-Экзюпери. С другой же стороны, описанная в книге катастрофа — это символические или архетипические обстоятельства (полный разлад прежней деятельности, утрата цели в жизни, упадок жизненных сил), в которых личность неизбежно встречается с бессознательным. Внезапно мы оказываемся в безвыходном положении, замыкаясь в невротической ситуации, из которой не видим выхода. В этот момент происходит всплеск жизненной энергии, прорывающейся наружу в виде архитепического образа.
На предыдущей лекции я пересказывала фрагмент из 18-ой Суры Корана, в которой Муса, лишившись пищи (корзины с рыбой), отправился через пустыню с Хидром, первым слугой Аллаха. Совершенно не очевидно, что после кризиса или упадка сил человеку является образ ребенка, могла возникнуть и любая другая архетипическая фигура. Поэтому нам следует рассмотреть символическое значение ребенка-бога.
Мне бы хотелось обсуждать значение величайшего символа божественного младенца постепенно, в процессе рассмотрения книги, так как часть сущности, воплощенная в образе Маленького принца прояснится тогда, когда мы лучше узнаем о самой повести. Чтобы получить самый общий образ мальчика со звезды, я вкратце изложу то, что писал Юнг о боге-младенце:
Этот архетип «божественного ребенка» чрезвычайно широко распространен и очень тесно сплетен со всеми другими мифологическими аспектами мотива ребенка. Едва ли необходимо ссылаться на все еще живого «младенца-Иисуса», который в легенде о Христофоре обнаруживает все тот же самый типичный аспект «меньше малого и больший большого». В фольклоре мотив ребенка проявляется в облике карлика или эльфа в качестве разъяснения потаенных сил природы. К этой области относится также позднеклассическая фигура anthroparion, или металлического человечка, который, с одной стороны, вплоть до позднего средневековья, оживотворял рудниковые шахты, с другой стороны, представлял алхимические металлы, и прежде всего, Меркурия, возрождаемого в совершенном облике (в виде гермафродита, как filius sapientiae или как infans noster). Благодаря религиозному толкованию «ребенка», до нас дошли также некоторые средневековые свидетельства, которые показывают, что «ребенок» был не только фигурой, сообразной традиции, но также спонтанно переживаемым видением (при так называемом «вторжении бессознательного). Упомяну видение «обнаженного мальчика» у Майстера Экхарда, а также сновидение брата Евстахия. Интересные сообщения о таких же спонтанных переживаниях находим мы в английских рассказах о привидениях, где речь идет о видении «Radiant Boy»
