На киргизском джайляу живет алтайский сурок, которого казахи называют кок-сур. Однако судьба подарила мне встречу не только с сурками, я увидел сердце гор и их властелина - сибирского козерога, горного козла, которому казахи и киргизы дали поэтическое имя тауг-текэ. Эта встреча состоялась 16 августа 1942 года.
Рано утром, я еще спал, накрытый серой тяжелой кошмой, когда в полу палатки просунулась голова и рука маленького Абдрасумана и звонкий голос юного джигита весело прокричал: "Эй, чашка давай, кумыс пить будем! Вставай, ехать надо, текэ стрелять!" Я вскочил, ведь сегодня мы едем в скалы за текэ - дикими горными козлами. Мне не приходилось даже видеть этих зверей, живущих на вершинах гор.
Пока все приводилось в порядок, Абдрасуман принес кумыс. В открытую палатку струился сияющий свет утра. Я вышел. День начинал разгораться.
Залитая ранним, холодным солнцем, между цепями мощных хребтов, Кунгей и Заилийского Алатау, лежала долина Кебен - она горела зеленым светом альпийского луга - джайляу, как зовут эти луга киргизы. Снеговые вершины гор и языки ледников розовели. Пенные белые ручьи на склоне хребта, по ту сторону долины, вертикально падали вниз, и то ослепительно вспыхивали, то матово гасли. Из круглых отверстий над охотничьей и двумя пастушескими юртами, среди которых стояла наша палатка, поднимался легкий дым. Прозрачное, синее, близкое горное небо сияло и дышало прохладой.
Охотники-киргизы готовились к выезду. Подойдя к ближнему табуну коней, они бросили шесть лассо. Шесть лошадей поднялись на дыбы... Из табуна вырвался серый жеребец и увел сотню сбившихся кобылиц прочь от становища.
Несколько борзых, белых с подпалинами собак, сидели и внимательно следили за приготовлениями охотников. Косматый беркут, прикованный на вершине двухметровой скалы, надменно отвернулся и с грозною дикой тоской огненными золотыми глазами, не отрываясь, смотрел на далекие снега гор. Алые тушки сурков, нетронутые, валялись у его ног. Внизу грохотала камнями и пенилась горная речка Кебен.
Оставив скуливших собак, ибо они не нужны при охоте на скалах, охотники сели на лошадей и прямо через увал въехали в боковое ущелье. Тропа вела все вверх и вверх. Сверкая, рассыпались вспененные хрустальные брызги, когда шесть лошадей входили в бурлящие речки.
Киргизы в ватных халатах, в войлочных белых, черным отороченных малахаях, с тонкоствольными ружьями за плечами, с туго плетеной из кожи, тяжело бьющей комчей в опущенной руке, покачиваясь, едут впереди. Один Шерше Намазалиев, бригадир, без халата и без комчи, в своей серой полусолдатской охотничьей куртке.
Мы въезжаем в верхнюю предскальную зону альпийского луга. Повсюду прекрасные и нежные цветы.
Глаза не в силах оторваться от мелких, изящных и тонких трав, когда мы въезжаем в полосу полного цветения. Покров разрежен, прелестные травы индивидуализированы, цветы свободно качают своими головками. Здесь, в горном воздухе, красота цветов обнажена, легкая и прекрасная, она живет в тысячах трепетных образов, бездумно качающихся на тонких стеблях.
Подымаемся выше, и вот уже каменные россыпи языками вдвигаются в ковер цветов. Их становится все больше, наконец камни побеждают. Цветы, качая синими, оранжевыми, белыми головками, стоят в камнях. Когда наклонишься и посмотришь горизонтально, видишь картину тонких и нежных цветов, растущих из светлых камней.
Тысячи самых прекрасных цветов и тысячи светлых камней жили в мире проникновенного сочетания. Его очарование было беспредельным, оно не насыщало глаз. Светлый мир бездумно смотрел на нас глазами естественной пленительной гармонии.
У входов в свои норки коричневыми столбиками стоят сурки. Их пронзительный, все повторяющийся свист издалека приветствует нас. При приближении всадников зверьки выжидают, а затем мгновенно ныряют в норы.
Но вот лошади идут среди серого щебня и навалов камней. Каменные потоки спускаются, низвергаясь от снеговых громад, лежащих на вершинах гор. Мертвые реки мрачно застыли, соединились внизу и образовали вспененную камнями недвижимую и вместе с тем словно бы бегущую долину.
