Отворю скрипучую дверь памяти в ту синюю зиму...
Нас, детей, полна хижина. Живем себе, точно воробышки в стрехе. Где что нашли, клюнули, где прислонились - уснули. Стрегла нас «дикая баба». Ревешь от голода - «дикая баба» заберет. Спать не хочешь - тоже бабой пугали. А на Бабин вечер бабе оставляли немного кушанья на столе. Так хотелось его доесть, но увы - баба рассердится. Дикая баба гналась за тобой, когда, впихнув босые ноги в яворовы кованные коньки, летел на скованную льдом реку. А там кованные дуги нарезают лед, мороз обжигает икры, сзади свищет и фурчит - проносится с шумом снежная повитруля. Душа, точно птичка, выпорхувшая из клетки, едва поспевает за тобой. А вечером шмыгаешь носом и чихаешь - то «баба чихавка» ковыряет веником в носу. И мать запаривает тебе гроздья примороженной калины.
А под сволоком моргает лампа, девки и женщины обсели скамьи, прядут. В прядиво-пряжу вплетается нитка спиванки-песни:
Была любовь, была
Меж нами двумя -
Размыла, унесла
Мутная вода.
А чтоб та вода
Камнем заросла,
Что нашу любовь
Размыла, унесла.
Любость, ты любость,
Горьше, чем болесть.
Болесть перебуду,
Любовь не забуду.
Болесть перебуду,
В постели лежачи,
Любовь не забуду,
По свету ходячи.
С морозным дымом в хижину вваливаются парубки. Кто с охапкой дровишек, кто с решетом поджаренных подсолнуховых семечек, а у кого в рукаве булькает посудина с вином. Батяр-верховода горящим взглядом оббегает девичью скамью и шаловливо затягивает:
Ой болит меня головушка,
Ой болит меня мало
За Маричкой вечерком,
За Анницей рано.
За Маричкой вечерком,
Как только настанет,
За Анницей утречком,
Как петух горланит.
Девчата на выданье прыскают смехом, прячут очи за веретена. Пока не секанет какая-нибудь смельчачка со своего угла:
В лесу на орехе
Сова огонь крешет,
То собака, а не легинь,
Что с девками брешет.
Дать бы ему, дать
Соли полизать,
Чтоб он перестал за девок брехать.
Хлопец примирительно прикладывает ладонь к сердцу и склоняет голову перед невестой-красавицей.
Эх, любовь, мамка, любовь,
Любовь не шутница -
Так мне съела любовь душу,
Как коноплю птица.
Когда утихают фигли-мигли, дедо с плеч снимает белую гуню-шерстяной плащ и, набивая глиняную трубку, издалека начинает свою сказку:
«Хотите очами слушайте, хотите-уши шире раскройте, а рты закройте и не говорите, что я брешу, как топором тешу. Хотя слова и полова, зато старше за гроши...»
Из необьятного мешка дедовых приповестей для меня наилюбимейшей была оповедь про цветок папороти.
Был он еще хлопцем-пареньком, когда возницы взяли его с собой на неделю продавать по селам смерековые драницы. А он при них - ночной сторож. В дороге - кто под возом, кто - на возу. Сторожил ночами коней, чтоб те на пастбище где-то в чащу не ускользнули, не вытоптали людские царинки-поля. И вот в тот самый Иванов день ночью у ватры дитвак задремал. Когда спохватился, огонь выгорел, зато звезды так осияли долину, что каждая росинка на травице смеялась. Пошел за лошадьми - ни следа! Какая-то птица из чащи звала: «Иди-иди, иди-иди», и двинулся он на тот голос. И привело его на просеку, заросшую папоротью по грудь. И когда он перебрел ту гущавину, открылись ему голоса чащи. И мощь налила руки и ноги, сам будто подрос.
Зрение так заострилось, что видел сквозь горы. Кони сами нашлись, топали за ним точно дети.
Второго дня, когда воз увяз в трясине, паренек сам поднял его и перенес на твердь. Удивлялись возари-возницы.
Еще пуще дивились, когда сказал им, в какое село править.
Там они сразу же продали всю драницу и получили заказ на новую работу. И юному сторожку отсыпали горсть крон. А когда возвращались после угощения домой, по дороге все девки зазывно моргали ему.
Стал бы мой дедо могучим, будто Кротон, и богатым, как граф Драг. Но кому не было до полудня, то и пополудни не будет. Напеклась как-то на солнце его резиновая обувка, а тут ручеек у дороги свежей водицей журчит. Сел дедо на камень, раззулся, отряхнул онучи - и полетела в ручей звезда- косичка. И в тот же миг оставила деда и сила и удача богатырская. Каким был, таким остался. Бывалые люди потом ему растолковали: закатился ему за портянку цвет папороти в ту ночь. Потому и чудо такое с ним произошло.
