И вдруг среди подсобных рабочих она увидела человека, не похожего на остальных: высокого, широкоплечего молодого мужчину. Его кожа, оттененная черными волосами, казалась болезненно бледной, и, возможно, поэтому темные брови придавали лицу трагическое выражение. Впрочем, и в уголках рта пролегли горькие складки. Мужчина смерил взглядом грузовик, полный цветов, и молодую женщину в траурной одежде и, не скрывая зависти, сказал:
— Должно быть, крепко вы его любили… если столько цветов привезли ему.
— Крепко любила, — серьезным тоном подтвердила Жофия, — но похоронен он не здесь.
Мужчина смутился, пробормотал что-то невнятное и поспешил было за ворота вместе со своими товарищами. Жофия недоуменно уставилась ему вслед. Как он очутился здесь, этот мужчина в расцвете молодости и красоты, как затесался среди этого сброда? Ведь сюда попадают умственно отсталые, придурки, свихнувшиеся, безнадежные неудачники, отупелые от беспробудного пьянства, для которых это последнее прибежище перед нищенством, сумасшедшим домом или приютом для неизлечимо больных… И то правда: каково выдержать по восемь часов изо дня в день пребывание на кладбище? Да от одного сознания, что под ногами у тебя пласты мертвых человеческих тел, а ты расхаживаешь тут как ни в чем не бывало, отпускаешь шуточки, пьешь… и пыль, которую ветер заносит тебе в похлебку, — не что иное, как истлевшее в прах чье-то сердце, — да от одного этого с ума сойдешь! Не говоря уж о более грубом вторжении действительности: о нестерпимом трупном запахе в летнюю жару, о костях, поднятых на поверхность земли лопатой могильщика.
— Как вы сюда попали? — невольно вырвался у нее сочувственный вопрос.
Мрачный взгляд мужчины с благодарностью обратился к Жофии.
— Мне удалось получить здесь работу.
— У вас нет никакой специальности?
— Есть…
— Какая же?
— Я переплетчик.
— Так… в чем же дело?
— Не устроишься по специальности. Тут нет типографии.
— Ах, вон что… — женщина замолчала, не зная, что еще сказать. Они смотрели друг на друга, взгляд мужчины обжигал ее, и она потупилась; так веки невольно смыкаются, если поблизости внезапно вспыхивает пламя. Телу под черным вдовьим платьем сделалось нестерпимо жарко.
— Кто у вас умер? — услышала она голос мужчины.
— Муж, — ответила Жофия, но тут появился Мароши, завел мотор, и Жофия, долгим взглядом простясь с загадочным мужчиной, уселась в кабину. Когда машина тронулась, она почувствовала, как в душе ее что-то оборвалось и разматывается, будто клубок ниток, а конец той нитки остался в руках у бледного мужчины.
Дни ее заполнились томительным ожиданием, когда придет пора в очередной раз ехать туда с цветами.
Вторая встреча внушила ей надежду. Она поймала себя на том, что на все — в том числе и на себя самое — смотрит глазами того мужчины.
После третьей встречи она уже много знала о нем — но еще больше оставалось ей неизвестным. Она знала, что мать его живет в Вамошсигете, в селе по соседству с Пюшпёкваром. Сам он устроился было на работу в Сегеде, но его уволили. В Пюшпёкваре и предприятий почитай что никаких, да и строительная лихорадка обошла его стороной; текстильной фабрике, спиртзаводу, авторемонтной мастерской и на бойне требуются только квалифицированные рабочие. Так и попал он в похоронную контору… Такой интересный мужчина — и неженатый… почему бы это? Может, пьет или равнодушен к женскому полу как таковому? И с какой стати было учиться на переплетчика, когда родом он из окрестностей Пюшпёквара, где не то что типографии нет, но даже газета и та не издается? Узнать бы, что это за учреждение такое чудно́е, где он в Сегеде работал: поначалу кожа у него была болезненно белая, а на кладбищенском солнцепеке смуглеет прямо на глазах! Интересно, за что его уволили и почему взяли на работу только в похоронную контору, когда грузчиков везде не хватает — и на текстильной фабрике, и на бойне?.. Все дни ее до отказа были заполнены этими волнующими вопросами. И ни на один из них Жофия не могла найти ответа; все существо ее пребывало в смятении, и взбудораженность эта наполняла ее чувством какого-то страха и счастья одновременно. «Тронулась я, что ли?» — корила она себя в минуты отрезвления, а при этом как бы со стороны — глазами таинственного мужчины — присматривалась к себе: как она выглядит, поддавшись увлечению. Мужчину звали Агоштоном. Агоштон Чер.
