Тутмос уже прошел большое расстояние, не обращая никакого внимания на великолепие постоянно меняющихся картин природы, открывавшихся с вершин горной тропн. Он был всецело погружен в созерцание других картин, тех, которые рисовало его воображение. Нежность, любовь к супруге, родительская радость! Истинное счастье! Разве все это передавали в изображениях царей до того, как Атон открылся своему сыну, до того, как стало ясно, что изображать нужно правду.
Но вот Тутмос остановился, чтобы найти дорогу, которая привела бы его обратно в долину! Недалеко от места, где он стоял, видимо несколько ниже, должны были находиться вырубленные в скале гробницы. От них несомненно идут тропинки, протоптанные рабочими.
Тутмос внимательно посмотрел по сторонам. Скалы заслоняли ему вид на долину. Лишь на востоке простиралась перед ним пустыня с нагромождением голых горных вершин, ярко освещенных солнцем. Он прислушивается – не раздаются ли где-нибудь удары долота? Однако кругом не слышно ни звука: ни голоса человека, ни рычания зверя.
Только теперь Тутмос заметил, что ветер стих и, кроме его шагов, ничто не нарушает тишину.
Некоторое время он продолжает стоять с закрытыми глазами, с трудом переводя дыхание. Потом он кричит в надежде, что кто-нибудь его услышит, и эхо разносится от скалы к скале.
Неожиданно раздался громкий собачий лай, и два огромных желтых пса, угрожающе рыча, бросились на него. Тутмос прислонился спиной к скале, пытаясь защититься от их острых зубов. У него не было палки, которой он мог бы отогнать собак. Поэтому Тутмос схватил тяжелый камень, намерглаясь размозжить голову той, которая первой бросится на него.
К счастью, до этого дело не дошло. Он уловил звуки приближающихся шагов. О, так это же царские меджаи! Отряд, который со своими собаками прочесывал горы.
Их трое. Один свистом отзывает собак. Двое других подходят к Тутмосу и молниеносно выворачивают ему руки за спину.
– Кто ты такой? Кого ты звал?
После долгих препирательств бедный Тутмос понял, что не в состоянии убедить пограничных стражей в своей невиновности. Стражники, охранявшие границы города, были уроженцами южных земель, каждый из них был на голову выше Тутмоса. Они не верили, что Тутмос – скульптор царя. Почему же в таком случае он не работает в своих мастерских или по крайней мере в гробницах? Может быть, он собирается доказывать им, что оказался здесь случайно, в поисках подходящего камня для статуи? Они все равно ему не поверят. Пусть не думает, что они так глупы и не понимают, что здешний камень слишком хрупок и совершенно непригоден для этой цели. Может быть, он собрался убедить их в том, что осматривает границу по поручению главного строительного мастера? Пусть не старается, им хорошо известно, что неделю назад сам Хатиаи и четверо его лучших людей были здесь и осматривали земли по эту сторону реки. Так что послать его сюда никто не мог. А раз так, то во имя какого дьявола здравомыслящий человек будет болтаться в этой каменной пустыне, будет натирать себе мозоли на пятках, не преследуя при этом никакой цели? О, они-то знают, зачем прячутся здесь всякие темные личности! Они-то знают, кто здесь может шпионить и кого нужно подстерегать!
– Ну, хватит валять дурака, теперь ты нам скажешь, где убежище, в котором прячутся твои дружки. И не пытайся врать! Мы все равно сумеем вытянуть из тебя правду.
При этих словах они так сдавили Тутмосу суставы, что он с трудом удержался, чтобы не вскрикнуть от боли.
«Знает ли царь, – подумал он с отвращением, – какие способы используют эти люди, чтобы добиться правды?» Его губы дрогнули, но он упорно молчал.
– Ладно, оставьте его в покое! – сказал третий стражник, которому наконец удалось унять собак; он уже держал их за ошейники. – Отведите его вниз к Маху, нашему старшему, он сам решит, что делать с этим парнем. А я останусь с собаками здесь и подожду вас.
С трудом удалось Тутмосу уговорить меджаев не связывать ему руки за спиной.
Конечно, старший стражник сразу же выяснил недоразумение. Однако Тутмос потребовал наказания меджаев, которые обращались с ним столь недостойным образом. Маху кивком головы делает знак своим людям выйти и просит возбужденного Тутмоса присесть. Слуга приносит вино и фрукты. Маху молча разливает вино, давая скульптору время успокоиться.
