Дмитрий, однако, не пожелал своей волей казнить преступников. Судила Шуйских и сообщников их боярская Дума.
На первом заседании Василий Иванович градом ронял слезы, кланялся и твердил:
— Виноват, царь-государь! Смилуйся, прости глупость мою.
Рассудив, бояре отправили на казнь дворянина Петра Тургенева да купецкого сына Федора Калачника. Этим отсекли головы без долгих слов, под злое улюлюканье толпы.
За князьями Дмитрием да Иваном вины не нашли, но ведь братья мятежнику! Лишили обоих боярского звания, поместья отобрали на имя государя, самих отправили в Галич.
Хотелось боярам и Василия Ивановича спасти, отложили суд на другой день. К Дмитрию речистого дьяка Афанасия Безобразова послали уговорить государя, да помилует родовитейшего из бояр.
На другой день привели Шуйского в Думу, начали спрашивать:
— Видно, Василий Иванович, тебя бес попутал? Ведь ты же своей волей привез государю печать с ключами. Признал Дмитрия Иоанновича, радовался его радости, как все мы радовались.
Шуйский стоял, склонив голову, да вдруг топнул ногой, голову вверх поднял, крикнул на Думу:
— Ну что вы врете друг перед дружкой?! Где — истинный, природный царь? Где вы его видите? Этот, что ли? Грешен, много я угождал царям, боясь за жизнь, но тошно мне видеть, как все боярство — изолгалось, изгадилось. Все вы — изменники. А ты, — повернулся он к Дмитрию, — первый. Хоть не царь — какой ты царь! — но ведь русский человек, поляков-то понавел, иезуитами проклятыми обложился.
— Молчи! — бросились к Шуйскому бояре.
— Казнить его! Тотчас!
— Волки! — кричал Шуйский боярам. — Волки!
Ему заткнули рот, закрутили руки за спину. Прочь выбросили из Грановитой палаты, сей бы миг и на плаху! Но — боярин. Сочиняли указ, созывали народ на площадь. Плаху ставили.
Басманов, сидя на коне, гнал перед собою боярина на позор, на казнь.
Народа сбежалось видимо-невидимо. Место казни было оцеплено солдатами в панцирях. На кремлевских стенах появились стрельцы.
Басманов сам прочитал царский указ:
— «Великий боярин, князь Василий Иванович Шуйский, изменил мне, законному государю вашему, Дмитрию Иоанновичу всея России, коварствовал, злословил, ссорил меня с вами, добрыми подданными: называл лжецарем, хотел свергнуть с престола. Для того осужден на казнь: да умрет за измену и вероломство!»
Народ молчал.
— Не чухайтесь! — крикнул Басманов палачам.
С Шуйского содрали одежду, повели к плахе. Топор был вонзен нижним концом, и лезвие его сияло.
— Прощайся с народом! — сказал палач.
Шуйский заплакал и, кланяясь на все четыре стороны, причитал тонко, ясно:
— Заслужил я казнь глупостью моей. Оговорил истинного пресветлейшего великого князя, прирожденного своего государя. Криком кричите, просите смилостивиться надо мною! — Ногой топнул. — Вот каких слов желали от меня судьи мои.
Толпа зарокотала. Басманов, севши на коня, крутил головой, ожидая нападения. Крикнул палачам:
— Приступайте!
Князь перекрестился, крикнул людям:
— Братья! Умираю за истину, за веру христианскую, за вас!
Его подхватили под руки, поволокли к плахе, пристроили голову, но тут прискакал телохранитель царя и остановил казнь. Дьяк Сутупов, прибывший следом, зачитал указ царя о помиловании.
Шуйского, под облегченные клики народа, повезли тотчас в ссылку, в Галич. Долго смотрел ему вослед поверх голов Петр Басманов и такое словцо шибкое палачам кинул, что те осоловели.
18
Собор иерархов русской православной церкви, ведомый архиепископом Арсением, должен был исполнить волю царя Дмитрия, который пожелал видеть на патриаршем престоле архиепископа Игнатия. Игнатий был уж тем хорош, что первым из иерархов явился к Дмитрию в Тулу, благословил на царство и привел к присяге всех, кто торопился прильнуть к новым властям, ухватить первыми. И ухватили. Семьдесят четыре семейства, причастные к кормушке Годуновых, были отправлены в ссылку, а их дома и вотчины перешли к слугам и ходатаям нового царя.
Прошлое архиепископа Игнатия было темно. Шел слух, что он с Кипра, бежал от турок в Рим, учился у католиков, принял унию. Сам он, пришедши в Москву в царствие царя Федора Иоанновича просителем милостыни для Александрийского патриарха, назвался епископом города Эриссо, что близ святого Афона.
