Кончилось вечное нищенство государевой казны. Как можно было этакое простить выскочке Годунову?!
Борис Федорович знал, отчего пасмурна боярская Дума, знал — прощения ему, невиновному, вовек не дождаться от князей и княжат, и все же делал доброе для них.
Облагодетельствовал Шуйских.
Князь Иван Петрович получил в собственность доходы Пскова и его пригородов: таможенные пошлины, кабацкие и прочие сборы шли ему на жалованье. Подобного кормления не удостаивался ни единый воевода.
Начал службу юный Александр Иванович Шуйский. Во время приема литовского посла Лукаша Сапеги сидел с братом Дмитрием и с боярином Степаном Годуновым на Кривой лавке. Федор Никитич Романов, будущий патриарх, занимал место на той же лавке ниже князя Александра.
Истомившегося князя Василия Ивановича Годунов отправил воеводой в Смоленск, а князю Андрею, вернувшемуся в Москву, пожаловали чин боярина.
После опалы у царя Ивана Васильевича старший Шуйский попал в тень брата. Андрей выказал себя умелым воеводой, побил самого Делагарди, снискал благодарность смоленских горожан, особенно купечества и духовенства.
Когда-то, собираясь на службу к Грозному, князь Василий готов был слушать советы любого, кто знал царя и его порядки. Теперь, принимая у брата дела, лишних вопросов не задавал.
Андрей — легкий человек. Едва появился в Москве, всем стал нужен: боярину Ивану Федоровичу Мстиславскому, богатейшему московскому гостю Федору Нагаю, митрополиту Дионисию, а с архиепископом крутицким Варлаамом Пушкиным у князя завелась умная дружба: книги вместе читывали. Князь Василий Иванович глаза на чтении попортил, но никто из иерархов не поспешил пригласить его на мудрую беседу. В счастье все дело! Но упаси нас Боже примеривать чужое счастье на себя.
Настрадался Василий Иванович, глядя на скорые успехи Андрея. Да и дела перед отъездом пришлось устраивать не самые веселые. Василиса снова была беременна, и уже он сам, без вмешательства Дарьи, отправил свою милую в Шую. Снабдил деньгами, чтоб купила большой дом, с двором, с землею. Дал вольную, самой и детям ее, строго наказал архимандриту Луке учить и воспитывать детей Василисы по дворянскому обычаю.
За день до отъезда князю ударил челом Федор Старой.
— Господин! Ты обещал наградить меня за службу.
— Я не забыл! — ответил Василий Иванович. — Но я хочу наградить тебя потом… Теперь ты нужен мне, от тебя большая польза.
— Какое же ты дашь мне имение?
— Имение? — Князь заморгал глазками, которые сделались вдруг совсем малы. — Дам тебе остров, на котором ты жил.
— Вместе с озером?
— Озера дать нельзя. Им рыбаки кормятся.
— А чем я буду кормиться?
— Агий, вот мое твердое слово! Вернусь из Смоленска, съездим с тобой в починок, там и решим, сколько тебе сетей ставить, сколько моим рыбакам.
— Но дашь ли ты мне крестьян во владение?
Василий Иванович рассерчал.
— Уж очень ты напорист! Я тебе благодарен за твое старание! Я слово сдержу… Про крестьян надо у Елупки спросить. Две семьи тебе дам, а будешь и дальше усерден, так, может, все десять.
— Отчего ты не берешь меня в Смоленск?
— Да потому что в Москве нужны и дороги твои глаза и уши! — воскликнул Василий Иванович и подарил Федору два рубля.
5
На воеводство князь Василий Шуйский прибыл смиренно, тихо.
— Господи! Да у нас ведь новый воевода! — изумлялись смоляне, нечаянно узнавая о распоряжениях из воеводского дома. — Старший брат Андрея Ивановича. Тот был очень быстрый, а этот очень тихий.
Василий Иванович еще в Москве начал страдать: ведь сравнивать будут, кто из братьев умней, кого из них надуть легче…
Малоприметный воевода за дела взялся тоже неброские, тихие. Вместо двух-трех бедных избушек поставили новые, сломали сгнившую башню, новую возводили прочно, широко, чтоб ставить пушки в три яруса. Мостили улицы, дорогу на Москву подновляли.
Досужие скоро узнали; воевода сделал богатые вклады в церкви Петра и Павла, Ивана Богослова, в Свирскую во имя Михаила Архангела. Заказал лучшему богомазу список со святой чудотворной иконы Смоленской Божией Матери.
Сия икона — Путеводительннца, по-гречески Одигитрия.
Князь Василий благоговел перед дивным образом. Икона, соединяющая века, была молитвою о пращурах и потомках. Князю чудилось, что, целуя икону, он ощущает вкус сокровенного. Предание сказывало: образ написан евангелистом Лукой. Икона стояла в Иерусалимском храме и во Влахернском в Константинополе. Василевс Константин Мономах благословил Одигитрией свою дочь Анну, отправляя в жены к русскому князю Всеволоду Ярославичу. Сын Всеволода Владимир Мономах поставил икону в Смоленском соборном храме Успения Пресвятой Богородицы, но на том пути Одигитрии не кончились. Дочь литовского князя Витовта София привезла икону среди приданого мужу, Московскому князю Василию Дмитриевичу. Воротился же святой образ в Смоленск в 1456 году, когда после долгого литовского плена город вновь стал твердыней Русской земли.
