Вот тогда и громыхнули небеса над его головой. Так громыхнули — звоном уши заложило, глаза — тьмой.
В обеденный час явился в дом к Василию Ивановичу Шуйскому дьяк Фролов с дюжиной детей боярских и отвез на Пыточный двор.
Огонь в застенке не горел, палачей не было, но князя оставили здесь, пока одного.
Сидел перед дыбой, возле которой на двух столах лежали клещи, иглы, молотки для дробления костей, ножи, от крошечного до чудовищных тесаков, набор пил.
Страха Василий Иванович не чувствовал. Он ничего не чувствовал: не метался даже мыслями, ища спасения. Пришел его черед.
Солнце перебирало лучами в высоких, под самой крышей, оконцах, минул час и другой. Никто не приходил. Знать, это тоже пытка.
Василий Иванович, прикрыв глаза, читал молитву Богородице, не крестясь, не считая. Читал и читал, то поражаясь словам, то теряя в них смысл…
Засовы разомкнулись стремительно. Стремительно вошел дьяк Фролов. Василий Иванович торопливо договорил про себя молитву до конца, поднял глаза. Рядом с Фроловым стояли братья: все четверо.
— Государь налагает на тебя опалу, — сказал Фролов, — но по милости своей отдает тебя на поруки твоим братьям.
Василий Иванович, слушая приговор, встал. И продолжал стоять.
— Берите же его! — сказал Фролов братьям.
Андрей и Дмитрий подошли, помялись, но взяли его под руки, повели, Александр с Иваном семенили с одной и с другой стороны. Василий Иванович повернулся к Фролову.
— А можно мне в Шую поехать?
— Ты в полной воле своих братьев, — сказал дьяк.
…Отчего прогневался великий государь, братья угадать наверняка не умели. Годунов оговорил, Бельский?.. А может, ни тот, ни другой, а донесли Грозному со стороны, дескать, оба его любимца ищут в Шуйском опору, для будущей дворцовой собачьей грызни. Но, может быть, царь вспомнил, что назвал князя Василия претендентом на великокняжеский стол?
Братья решили — безопаснее всего сесть в московском дворе, молиться да нищих кормить.
39
А война между тем никак не кончалась! Шведы, завидуя Баторию, спешили прибрать к рукам русские города, но князь Дмитрий Хворостинин разбил шведских генералов и уже собирался идти на Нарву и взял бы, да король Стефан пригрозил войной.
Пришлось отвести войска к Серпухову, хана тоже в гости ждали.
Большая ногайская орда прорвалась за Волгу, взбунтовала казанских татар.
Скребла, грызла душу царю Ивану Васильевичу уж такая серая мышь, серее не бывает.
«Неужто отнимут и Казанское царство и Астраханское?» — От таких мыслей государь стонал, как от боли.
Строгановы покоряли сибирские городки, но Сибирь земля далекая…
Вновь объявился премудрый Антон Посевин, почитавший себя главным устроителем мирного договора с королем. Все желал о вере толковать с новым митрополитом московским, с Дионисием, но толковать пришлось с одним только царем, ибо митрополит не пожелал видеть папского посла, а Грозный Посевину так сказал:
— Нам с вами, с латинянами, не сойтись в вере: наша вера христианская с издавних лет была сама по себе, а римская церковь сама по себе. Мы в христианской вере родились и Божиею благодатию дошли до совершенного возраста, нам уже пятьдесят лет с годом, уже не для чего переменяться… Папа — не Христос, престол, на котором его носят, — не облако, те, которые его носят, — не ангелы. Ты скажи ему, папе Григорию, — не следует Христу уподобляться, да и Петра-апостола равнять Христу не следует же… Который папа не по Христову учению и не по апостольскому преданию станет жить, тот папа — волк, а не пастырь.
Посевин обиделся: папу волком назвали. Иван Васильевич тоже сообразил — лишнее слово сорвалось. Послам, отправленным к Григорию XIII вместе с Посевиным, было наказано: «Если папа или его советники станут говорить: государь ваш папу назвал волком и хищником, то отвечать, что им слышать этого не случалось».
Об эту пору князь Василий Иванович Шуйский слухами жил. В июле царь крепко уязвил его, отправил в Великий Новгород воеводой большого полка «для походу» Андрея Ивановича. Князь Андрей не сплоховал, поспел на судах к осажденному городу Орешку, нанес полку Делагарди столь значительный урон, что шведы бежали.
