Вот, оказывается, почему Шукшин в своих творениях выводил в люди всяких психических уродов: не хотел подвести родную коммунистическую партию. Обсуждать идеал человека он мог позволить себе, наверное, только в лесу — с В. Беловым.
Если люди с явными психическими дефектами (шукшинские психопаты, к примеру) демонстрируются часто и без чёткой отрицательной оценки, это всего лишь прививает массе представление о них как о приемлемом феномене, даже как о норме. Такая «правда» — это малая часть правды. А показывать только худшую малую часть правды — значит лгать и заниматься подрывной работой. Если бы Шукшин был тайным врагом русского народа, это ещё можно было бы посчитать нравственным, а так — увы.
* * *
Можно сравнить писательскую карьеру Василия Шукшина с писательской карьерой его ровесника Валентина Пикуля (1928–1990), тоже флотского человека и тоже очень русского, много пившего в молодости, только выступавшего в другом варианте русскости.
Оба не диссидентствовали и не пресмыкались, но по-разному. Оба были русские патриоты, но Пикуль был, можно сказать, больше патриот, а Шукшин — больше русский (в дурном смысле).
Так вот, творчество Пикуля — охранительное. У Пикуля — другая припыленность. И Пикуль физиономией не вышел. И кино с собой в главных ролях он не снимал (но могли ведь про него снять другие!). И официальное внимание к Пикулю в 1960-е и 1970-е было куда меньшее, чем к Шукшину, хотя как писатель Пикуль много шире и занимательнее.
Из Википедии:
«По утверждениям родственников и знакомых, Пикуля часто преследовали угрозами, а после опубликования романа „Нечистая сила“ он был жестоко избит. (…) за Пикулем был установлен негласный надзор по личному распоряжению М. Суслова.»
Шукшина за его правду, вроде, не били. Потому что ту правду, за которую могли побить, он доверял разве что Василию Белову, да и то в лесу. А публично он нёс только ту правду, за которую давали Государственные премии.
* * *
Есть факт: Василий Шукшин был популярен, причём добился этого в основном сам, то есть без решающей помощи еврейства, партийных органов и т. п. Объяснить это можно, среди прочего, тем, что в обществе была довольно значительная доля «шукшинского контингента»: людей энергичных, но не очень образованных, не довольных своим местом под солнцем, не склонных к упорному простому труду и гораздых на всякие вредные удовольствия. Поскольку казачество, каким оно было при Степане Разине, давно в Лету кануло, а «озорничать» по лесам стало уже несподручно ввиду значительной вырубки оных, податься этим людям было некуда — разве что в Сибирь на заработки. Или в кино — смотреть на себя в очередном фильме Шукшина.
Ещё одна причина популярности Шукшина — индустриализация: появилось большое количество горожан в первом-втором поколениях, а Шукшин как раз выражал их глубокую печаль по оставленным «малым Родинам».
Наконец, симпатяга он был, но без приторности. Самое то, что надо. «Бабам» нравился.
* * *
Я верю, что Шукшин «макал перо в правду»: он всего лишь понимал её несколько своеобразно, в меру своей неглубокости и своей приабсурженности.
Если выбросить художественное наследие Шукшина из российского кино и русской литературы, потеря почувствуется немногими и не лучшими. А дети в школах даже получат облегчение. Впрочем, из русской литературы можно выбросить почти любого: она великая и выдержит.
Отношение к Шукшину — не вопрос личного выбора, сводящийся к «нравится — не нравится»: это вопрос о том, какую русскость пропагандировать, то есть в какую сторону трансформировать русское массовое сознание. Одно дело — не препятствовать распространению произведений Шукшина (кроме совсем уж уродливых «До третьих петухов», разумеется) на общих основаниях, другое — совать его школьникам как образчик чего-то якобы хорошего. Полагаю, что в компактный багаж среднего образования можно (точнее, НУЖНО) поместить куда более ценные и более занимательные вещи, чем шукшинские колхозно-уголовные шедевры.
