(«Окаянные дни», 11 июня 1919 г.)
Да уж, Иван Бунин — очень нерасположенный к шукшинизму автор.
* * *
В недавние времена было вылито много чего на головы чеченцев по поводу их «набеговой» экономики. Любопытно, а какая экономика — если не «набеговая» — была у донских казаков во времена Степана Разина, а также чуть раньше и чуть позже? И не только у донских. Вообще, «двойные стандарты», «двойная мораль» — это типично русское, в чём убеждаешься уже через несколько минут общения на темы политики с любым патриотическим русаком. Поэтому когда праведствующая «русня» начинает гневаться по поводу применения к русским «двойных стандартов», у меня случается недобрый смех: да чем боролись, на то и напоролись, други!
Дело ведь даже не в справедливости, а в здравости. Если плюхаться в приятных эмоциях типа обиды на весь свет («У России только два настоящих друга: русская армия и русский флот») вместо того, чтобы трезво, рационально, утилитарно смотреть на вещи, никакое сложное и действительно нужное дело не удастся. Хуже того, не возникнет даже понимания того, что такое дело возможно и нужно.
Националист (не только русский) считает, что для нации важно быть не справедливой, а сильной. Если ты силён, не имеет значения, справедлив ли ты в общем мнении: у тебя будет возможность навязать всем свой вариант справедливости. Но проблема в том, что попытка навязывания обычно заканчивается тем, что либо слабые объединяются и совместно ставят сильного на место (или вовсе уничтожают его), либо сильный начинает заниматься самоуничтожением: притеснением и истреблением лучших «своих», которые выступают за более дифференцированный и более дальновидный подход к разным сложностям. Внешняя политика и внутренняя политика всегда делаются по одним и тем же правилам, потому что задают её одни и те же люди, с одним и тем же мусором в головах. Поэтому если во внешних действиях нация начинает руководствоваться принципом «кто сильнее, тот и прав», она сползает к нему и во внутренней политике. Вплоть до абсурдных массовых репрессий и последующего зряшного пускания покаянных соплей ещё лет сто.
* * *
О том, как воспринимала Шукшина при его жизни значительная часть народа — далеко не самая худшая, наверное. Шукшин пишет («Нравственность есть Правда»):
«Как у всякого, что-то делающего в искусстве, у меня с читателями и зрителями есть еще отношения „интимные“ — письма. Пишут. Требуют. Требуют красивого героя. Ругают за грубость героев, за их выпивки и т. п. Удивляет, конечно, известная категоричность, с какой требуют и ругают. Действительно, редкая уверенность в собственной правоте. Но больше удивляет искренность и злость, с какой это делается. Просто поразительно! Чуть не анонимки с угрозой убить из-за угла кирпичом. А ведь чего требуют? Чтобы я выдумывал. У него, дьявола, живет за стенкой сосед, который работает, выпивает по выходным (иногда — шумно), бывает, ссорится с женой… В него он не верит, отрицает, а поверит, если я навру с три короба; благодарен будет, всплакнет у телевизора, умиленный, и ляжет спать со спокойной душой. Есть „культурная“ тетя у меня в деревне, та все возмущается: „Одна ругань! Писатель!“ Мать моя не знает, куда глаза девать от стыда. Есть тети в штанах: „грубый мужик“. А невдомек им: если бы мои „мужики“ не были бы грубыми, они не были бы нежными. В общем, требуют нравственного героя.»
«Философия, которая — вот уж скоро сорок лет — норма моей жизни, есть философия мужественная. Так почему я, читатель, зритель, должен отказывать себе в счастье — прямо смотреть в глаза правде? Разве не смогу я отличить, когда мне рассказывают про жизнь, какая она есть, а когда хотят зачем-то обмануть? Я не политик, легко могу запутаться в сложных вопросах, но как рядовой член партии коммунистов СССР я верю, что принадлежу к партии деятельной и справедливой; а как художник я не могу обманывать свой народ — показывать жизнь только счастливой, например. Правда бывает и горькой. Если я ее буду скрывать, буду твердить, что все хорошо, все прекрасно, то в конце концов я и партию свою подведу.»
