Постепенно привыкли и стали высматривать только своих.
А они все летят, все гогочут. Порой начинает казаться, что это, люди переговариваются, запрокинешь голову — все они же, гуси. Да еще небо, не имеющее пределов для человеческих мечтаний и помыслов. Где-то там он, мир неизведанный, чертог душ усопших, туда не то что человек, но и гусь не прорыскнет… Через сто лет лишь все уйдут в тот безвестный мир, а кто находит путь туда сейчас уже, для того путь этот бесповоротный.
Перед отъездом на охоту Софья Витовтовна удивила. Подошла к стремени, сказала просительно:
— Приезжай скорей, боюсь я…
Чего бояться, не сказала, а Василий не стал допытываться. Обеспокоен был тем, что Юрик зачем-то к Янге пошел. Неужели правду сказал мятежный Данила Бяконтов о брате, будто тот от любви вовсе голову потерял и отговаривал Янгу идти замуж за Мисаила-Маматхозю, обещая ей венец великой княгини московской? Непостижимо!.. Чудовищно!.. Быть того не может, чьему-то навету поверил Данила, не иначе — так!..
С неба по-прежнему долетал неспешный басистый говорок гусей, но Василий уж больше не вскидывал на них глаз, разглядывал, что творится окрест на земле.
Отовсюду неслись ликующие голоса, птицы и насекомые пели осанну вечной жизни. Жаворонки, татарские воронихи[66], чирки, утки всяких пород разнаряженные, в брачных одеждах, ошалевшие от весеннего счастья. Они праздновали свои свадьбы в стороне от людей. Но пара жаворонков, с хохолками на затылках, не страшась, играла в нескольких шагах от Василия: самка то взмывала ввысь, то падала наземь, лукаво уворачивалась, а он норовил догнать и коснуться ее, да не успевал вовремя изменить направление полета, проскакивал мимо нее — они словно в пятнашки играли. Наконец она, видно, сжалилась над ухажером, стала мелко-мелко трепетать крылышками и падать, словно бы в изнеможении, уже почти достигла рыжей травы прошлогодней, он нетерпеливо и страстно догонял ее…
— Гуси! Гуси!!! — заорал слева Юрик так, что жаворонки, намеревавшиеся, очевидно, спариться, порскнули в разные стороны. — Вона, вона! На окоеме!.. Глянь, Вася! Гуси, много!.. Снижаются, Вась?..
Да, это были, несомненно, те самые гуси, которых полдня ждали.
— Сладки гусиные лапки! — весело пророкотал Владимир Андреевич, готовя для стрельбы лук и ныряя с головой в землю.
— Садись! — крикнул Василий Юрику, тот послушно юркнул в свою кадку.
Но, наверное, это была даже и излишняя предосторожность: гуси с криком в триста глоток, вытянув шеи, шли на снижение безоглядно и неостановимо. Вот они уже так низко, что можно различать на лбах некоторых из них белые пятнышки… Они снижаются, снижаются — уже выпустили вперед перепончатые розовые лапы, готовясь к посадке.
Охотники встали в рост, вскинули луки в наброс. Стрелы зазвенели в воздухе, как маховые перья особо крупных птиц.
Василий попал с первого же раза, все запомнил: как тенькнула тетива, как. блеснул на солнце белый наконечник стрелы, как грохнулся на землю гусь и как при этом сломалось древко вошедшей в него наполовину стрелы. Затем он сделал еще несколько выстрелов и вновь вернулся взглядом к первой своей добыче: гусь слабо и с сухим шелестом бил крыльями по земле, затихал.
Краем глаза Василий отметил, что и Владимир Андреевич бьет метко: один гусь от его выстрела бухнулся столь тяжело и гулко, что показалось, будто и земля сама содрогнулась, а второй падал под углом, скользнул по воде, высоко подпрыгнул над ней и снова ударился как-то вкось, так что брызги долетели даже и до охотника самого. Владимир Андреевич смахнул воду с бороды, поздравил Василия и Юрика.
— С полем, братцы!
Юрик взял тоже двух — гуменника и белолобого, на счету Василия оказалось на одного больше, как и полагается великому князю.
Косяк птиц расстроился, пошел врассыпную с резким крутым подъемом вверх.
Пришли забрать добычу Максим с Бутурлей. Больше всего обрадовались тому, что один из добытых гуменников оказался подранком — лишь с перебитым крылом: решили сохранить ему жизнь, чтобы к осени сделать из него подсадного, манного гуся. Перед тем как уйти, скромно сообщили, что и они с полем, но что им куда до князей, бьющих без промаха влет, они сидячую птицу промышляют. Говорили так не без лукавства. Что стреляют по сидячим, пасущимся на зеленях гусям, это — да, это верно, но поди знай — легче это или труднее. Надо ведь суметь прежде всего незаметно подобраться к находящимся на совершенно открытом месте птицам, у которых непременно несколько наиболее бдительных гусаков выставляются караульщиками. Они бесперечь крутят своими головами и при первой опасности бьют тревогу. Подкравшись к ним, надо стрелять не абы как — расчетливо: если ранишь одного гуся, он сразу же сообщит всем о своей беде. Значит, надо выбирать птиц, чуть отделившихся от общего стада, и бить стрелами непременно лишь в голову, тогда гусь падает беззвучно, и товарищи его не сразу могут сообразить, что же произошло. Таким способом бояре великого князя добыли, как потом выяснилось, целую гору гусей и лебедей, а также несколько журавлей, охотиться на которых особенно сложно и мясо которых считалось самым вкусным среди всей пернатой дичи.
