— Ну, тогда вперед!
— Нет, наверх не надо, — остановил меня посыльный, — пойдем через двор. Так короче.
— Через двор?
— Вы разве не знали? Я думал, вы здесь все знаете. Ведь вы старожил. Через внутренний двор, насквозь через северное крыло, а там лифт.
Странно, действительно, что никто при мне до сих пор даже не обмолвился об этом пути. Авторитет мой в глазах посыльного, похоже, упал. Все они такие, по-стариковски подумал я, профессией не успели овладеть, а потайные ходы знают.
В подвале спутник легко нащупал металлическую дверь, три ступеньки наверх — и мы во дворе.
Я посмотрел в небо. Оно уже отходило к ночи, сизо-синее, облака легкие, как будто вылетели только что из печных труб. А снег на крышах еще розовый…
Через двор навстречу нам шел Володя Выпорепечь из бригады дежурных операторов. Эти работали сутками и всегда находились в параллельном состоянии. То есть взгляд их в любое время суток пребывал в полудреме, а голоса продолжали бодрствовать под гипнозом ответственности. Суета цейтнотов не могла помешать работающему внутри них дежурному хронометру. Вид Володиных брюк свидетельствовал о коротком и тревожном сне в аппаратной.
— Далёко? — спросил он меня, зябко прищурившись.
— Варгафтик хочет видеть, — ответил я.
Володя посмотрел на меня внимательней, с хмурым удивлением.
— Сам хочет?
— Ты Лёвушку не знаешь?
— Я только сейчас пытался к нему проникнуть. Вокруг него трое в черном, сразу видно, с недобрыми полномочиями. А он сидит в своем кресле как арестованный, улыбается и молчит. Я ему то, сё. Молчит и улыбается. Выбивает на столе пальцами танец маленьких лебедей.
И тут я вспомнил, что именно поразило меня в записке. Тем же почерком было написано заявление вдовы Антипова. Не мог Варгафтик по собственной прихоти пойти на эту духарилью. Криминалом пахнет за версту. Обвинят в сговоре. И уж тогда ни при какой погоде не удастся мне подтвердить факт своей смерти.
Теперь я почти не сомневался, что мальчик ведет меня в ловушку.
— Как вас звать? — спросил я.
— Алешей.
— Подождите, пожалуйста, здесь. Я не взял дискету, которую ждет Лев Самойлович.
Времени было в обрез, а я еще ничего не успел понять и тем более придумать.
Зина застегивала надетую поверх блузки малиновую кофту, спешно что-то дожевывая и засовывая дискету в конверт.
— Костик, что-то случилось. Мальчишка за тобой прибегал, вылитый Ди Каприо. А сейчас звонил сумасшедший Варгафтик, требует тебя или, в крайнем случае, дискету с Антиповым. Я пошла?
— Давай сюда!
— Тэ, тэ, ты чего?
— Зина, можешь мне помочь?
— Нет проблем.
— Проблемы как раз есть. Какое сегодня число?
— Двадцатое.
— Месяц! — закричал я.
— Март, — удивленно сказала Зина. — День рождения же у меня завтра.
Теперь я, по крайней мере, знал, что у них по часам март. В заметке было написано, что Антипов на суде выступал два дня назад, восемнадцатого. Без указания месяца, разумеется, газета выпускалась не для сумасшедших. Но дата стояла под заявлением. Я не обратил на нее внимания, хотя свой мучительный вопрос мог уже тогда разрешить легче легкого.
С датами у меня давно сложились отношения несуразные, пропускал не только чужие дни рождения, но и свои часто становились новостью. Родные не обижались. Выбирая между «равнодушный» и «блаженный», они из благоразумия предпочли второе. Не превращаться же и мне теперь в педанта. Дату под заявлением, однако, надо было проверить, что я и сделал на глазах удивленной Зины.
— Точно, семнадцатого третьего. Значит, академик выступал в суде на следующий день после своей кончины. Зина, мне надо срочно где-то укрыться. Можешь чего-нибудь сообразить?
— В каком смысле? Есть ключи от кладовки. Там я храню фонотеку.
— Где?
— Тебе объяснять, все равно не поймешь.
— Тем лучше.
Так я оказался в кладовке, с дискетой и фонариком, который успела сунуть мне в карман Зина. Здесь, как вы понимаете, и настрочена большая часть этих записок.
