Сильный ветер шел по низу. Дуло. Особенно в правую ногу без ботинка. Большой палец прямо-таки захолодел. А! — вспомнил я. Там же в носке дырка. Хорош он был сейчас, голо вопрошающий, сбекренившийся от непосильной ходьбы урод!
Я заметил эту дырку еще в воскресенье. Конечно. Но ведь при таких метаморфозах кто думает о дырке в носке? И потом: я как бы себе уже не принадлежал. Мое внимание было сосредоточено исключительно на главном событии. И вот теперь, разумеется, именно эта дырка вылезла на первый план.
Уже начинающая загустевать лужа крови у головы не так беспокоила меня сейчас, как эта выставленная на всеобщее обозрение дырка. Ну, этот фокус сознания известен. И покойник заботится прежде о своем внешнем виде, а потом уж об отпущении грехов. Сейчас ротозеи начнут смеяться, кто-нибудь и пожалеет. Неизвестно, что хуже. Но дело, дело не в этом.
Эту дырку, или заплату, или голую шею без шарфа, или обносившийся до подкладки воротник придумала русская литература. Я снова попал в сюжет. Стал кормом для толпы. Что ей до того, что у меня есть тайный билет на Олимп? Будут помнить теперь только эту дырку. Кто-нибудь из самых никчемных вставит еще в свою протестную поэму.
Но и эта нестерпимая волна отошла, оставив меня в покое.
Я лежал на поле боя. Надо мной было небо, одно только небо, не ясное, но все-таки неизмеримо высокое, с тихо ползущими по нему серыми облаками. Мне полагалось сейчас думать, и я примерно так и подумал: о ничтожности жизни, значения которой никто не мог понять. И о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить. «Да, все пустое, — думал я, — все обман, кроме этого бесконечного неба».
И как будто въяве увидел, как согласно со мной шевелит губами и кивает головой Пиндоровский и подливает себе в бокал шампанское, проглотив таблетку, может быть, «Виагры». Хотя зачем ему? — подумал я тут же с мстительной злостью (потому что ничего уже у меня больше не оставалось, что я мог бы ему противопоставить). Зачем? Не для жизни же с насекомыми?
Вот, собственно, и все. Сейчас я умру, меня отвезут в криминальный морг, где складируют трупы бомжей и других неопознанных жертв уличных конфликтов. Для порядка подождут несколько дней заяву от родственников, потом бросят в фанерную коробку, и безымянная могилка, которой я так бежал при жизни, примет меня вместе с другими нечастными.
Стрелки часов на башенке прыгнули одна за другую.
