Уже понимая, что говорю лишнее, я спросил:
— Это для безопасности, или так короче?
— Она ведет в шахматный павильон. Но пройти в зимний сад можно только через него, — сдержанно и сухо, чтобы не оскорбить мою решимость, сказала Катя.
Уже не ожидая от меня ласки, она вдруг сама обняла мою голову и крепко поцеловала в губы. Довлатов сострил бы: «В оппозицию девушка провожала бойца».
Нащупывая первую ступеньку в проеме, я едва не нырнул в него головой от крика, который понесся мне в спину. Кричала женщина, только что, видимо, разрешившаяся от бремени: «Если скрючен индивид — спина, ноги, плечи — помогает хондроксид…»
— Катя! — закричал я, мешая испуг и раздражение, поскольку в долю секунды успел догадаться о происхождении крика.
— Ты что испугался? Я включила громче телевизор.
— Зачем?
— Всегда так делаю перед уходом. Стремно возвращаться, когда все молчит. Как будто я уже умерла.
Прощальный крик из телевизора странным образом запустил мое возбуждение на новую скорость. Спуск по винтовой лестнице вызывал состояние легкого похмелья. Замечательное, между прочим, состояние. Чудовища отступили, слетелись ангелы. Они врачуют, ободряют, поднимают на подвиг. Многие достойные поступки совершены именно в таком состоянии. Уверен. Например, подумал я, наверняка в нем написаны любимые мной строки Блока: «И всё так близко и так далёко, Что, стоя рядом, достичь нельзя…» Такое ощущение человеческой тщеты и одновременно божественного всемогущества, которые как-то совмещаются в игре зрения. И дальше, дальше: «И не постигнешь синего ока, Пока не станешь сам как стезя…» Сейчас это точно относилось ко мне.
Конечно, я был заинтригован. Наконец-то туман вокруг Антипова рассеется. Иногда он казался мне самой главной фигурой во всем этом происшествии, может быть, даже обладателем тайны. Но также часто я подозревал его в фокусничестве и обмане. Экстравагантный приверженец Руссо, помешанный на своих соловьях. Из рассказов о нем иногда выглядывал образ эксцентрической пустоты, правдивого завиранья, вдохновенной путаницы и меткого попадания рядом с целью.
Может быть, Антипов давно уже сбрендил? Баламуты часто идут вместо пророков. А старик просто потерял память, и милиционеры с психиатрами пытаются сейчас наводящими вопросами удостоверить личность несчастного.
Но в глубине души я рассчитывал на первый вариант. Видимо, сильна во мне подростковая потребность услышать истину в авторитетном изложении.
И как завязалось все в один узел из-за этого некролога!
Хотелось также выяснить кое-что про здешние порядки и нравы. Про этих «ублютков», например. Зачем и кому понадобились придворные террористы? И потом: Антипов дезавуировал апокалипсис. Во-первых, что это значит? И потом: прямо-таки возмутительное философское преступление! За это разве убивают?
Я тут же вспомнил сон и понял, что вопрос носит риторический характер. Конечно, убивают. Еще бы!
Но главное: мне нужно любым способом выбраться из этого логова. И никаких больше нечаянных радостей — я должен все организовать сам.
Решимость шла уже во мне пузырьками и подогревалась надеждой на встречу с ГМ.
Я проходил мимо двух одиноких фанатов, которые дерзко разыгрывали королевский гамбит, когда навстречу вышел мальчик Алеша. Он был по обыкновению свеж и улыбчив. С большей охотой я бы снес сейчас мусорный ураган в лицо, чем появление этого инкубаторного гламуренка. Но судьбе, видимо, претили чистые эксперименты.
— Профессор попросил встретить, чтобы вы не плутали. Такие дела творятся! — Алеша прибавил это с доверительным, детски-радостным возбуждением, по которому я мог судить о серьезности происходящего. — Нашего сенатора сняли. Иван Трофимович в прострации. Наблюдает за вылупливанием динозавриков. Полный упадок сил!
Я в очередной раз изумился, но не странной фразе про динозавриков, а самому Алеше. У всех этот тип был своим, все оказывали ему безграничное доверие. Теперь вот он — посыльный от ГМ. И давалось это мальчику, по-видимому, без малейшего усилия. На нем не оставалось ни единого пятнышка от предыдущей мимикрии, всякий раз он попадал в масть и в тон. Разве что едва заметная тембральная окраска инопланетянина, что ли. Но к ней относились снисходительно и почти любовно, как к воровской сметливости беспризорника, принятого в богатую семью. Чью жену он собирался при этом соблазнить? Чью кассу прибрать к рукам? Эти подозрения гнали, как дурную мысль о себе.
