Франческе было известно, что никому не придет в голову назвать ее милашкой. Черты лица она унаследовала от матери, и наиболее выразительными были ее глаза – необычного зеленого оттенка, миндалевидной формы. Густым каштановым волосам она была обязана своей бабушке-француженке. Остальное досталось ей от сэра Майкла Сондерса, ее негодяя-папаши, и его предков. Франческа, как и все Сондерсы, была высокой, особенно по сравнению с другими женщинами. Несколько лишних дюймов вдохновляли карикатуристов, которые во время бракоразводного процесса то и дело рисовали ее, подписывая под картинками «Амазонка» или «Великанша».
Она развелась с лордом Джоном Боннардом – он недавно получил титул барона и теперь именовался лордом Элфиком – пять лет назад. И вот уже пять лет, как Франческа оставила позади всю ту чушь, которую люди именуют любовью; не думала она и о мужчинах. Теперь она могла с гордостью демонстрировать свое великолепное тело и одеваться так, чтобы подчеркивать каждый его изгиб.
Когда-то мужчины предавали, бросали и больно ранили ее.
Теперь все это в прошлом.
Теперь они молят ее обратить на них внимание.
Этим вечером некоторые из них придут к ней именно с этой целью. Поэтому Франческа принимала свою подругу здесь, а не в более маленькой и уютной комнате, примыкавшей к ее будуару, расположенному в другой части палаццо. Та удобная, почти свободная от путти гостиная была предназначена для интимных встреч, и ей еще предстояло решить, кого из пришедших сегодня гостей она удостоит чести пригласить туда.
Франческа не спешила делать выбор.
Она лениво встала с дивана – в такой позе, которая привела бы в ужас ее гувернантку, – и медленно подошла к окну.
Канал, на который выходило окно, – не самый главный венецианский, не Большой канал, – был одним из самых больших в лабиринте второстепенных каналов, пересекающих город. Большой канал был недалеко, зато ее канал пролегал в одной из самых тихих частей Венеции.
Правда, этот день тихим было не назвать – за окном по балкону барабанил дождь, а при порывах ветра он начинал стучать в стекло. Франческа посмотрела на улицу и… заморгала.
– Бог ты мой, кажется, я вижу признаки жизни на противоположной стороне, – проговорила она.
– В Ка-Мунетти? В самом деле?
Поднявшись, Джульетта присоединилась к подруге.
Сквозь потоки дождя они увидели гондолу, которая подплыла к дому, стоявшему на противоположной стороне узкого канала.
Франческа знала: словечко «ка» в Венеции употребляли вместо полного слова casa – дом. Когда-то давно лишь Дворец дожей называли палаццо, а все остальные дома именовали просто casa. А сейчас любой дом любого размера – и большой, и маленький – мог называться палаццо. Дом напротив, без сомнения, величал себя именно так. Со стороны канала он был похож на жилье Франчески – с водными воротами, которые вели к холлу на первом этаже, балконным дверям второго этажа, над которым возвышался более скромный третий этаж. Величал постройку чердак для слуг.
Однако Ка-Мунетти вот уже почти год оставался необитаемым.
– Я вижу только одного гондольера, – промолвила Франческа, – и, кажется, двух пассажиров. Из-за этого проливного дождя больше ничего не разглядеть.
– Похоже, багажа у них нет, – добавила Джульетта.
– Багаж могли выслать вперед, – сказала Франческа.
– Но в доме совсем темно.
– Значит, они еще не наняли слуг.
Семья Мунетти, уезжая, увезла с собой слуг. Мунетти не были богаты, как большая часть венецианской знати, поэтому либо Венеция оказалась слишком дорога для них, либо они сочли правление австрийцев слишком утомительным. Поэтому, вслед за владельцами палаццо Нерони, предпочли сдать свой дом иностранцам.
– Странное время года для того, чтобы ехать в Венецию, – заметила Джульетта.
– Возможно, именно мы сделали это время модным, – улыбнулась Франческа. – Впрочем, скорее всего, будучи иностранцами, они просто не знали, какая здесь сейчас погода.
Все, кто мог себе это позволить, уехали из Венеции еще в летнюю жару. Они разъехались по своим виллам на материке в июле и не намеревались возвращаться в Венецию до Дня святого Мартина 11 ноября – официального начала зимы.
