— Государь!.. Повели сжечь меня живого на костре, но не отдавай в жертву Перуну моей невесты… Дозволь мне отлучиться, я защищу мою Зою.
Владимир взглянул на него с состраданием; он посмотрел на Извоя, прося совета.
— Сжалься, государь! — сказал Извой, — и не делай из себя посмешища пред лицом истукана…
— Против воли народа я не могу идти, — сказал князь Руславу, — сумеешь защитить ее от ярости его, то да будет по-твоему.
Руслав вскочил на ноги и помчался к жилищу Симеона. Но так как народ двинулся раньше, пока Руслав добежал туда, на краю оврага уже стоял неистовый шум и крик…
— Давай сюда Зою! — кричал народ. — Где она?.. Где жертва божича?
Симеон стоял у дверей своей избушки и защищался от народа, требовавшего его дочь.
— Люди киевские! — говорил старик, — смилуйтесь надо мною… Я не знаю, где моя дочь… Обыщите всю изобку… Я сам только что вернулся, когда узнал, что она назначена в жертву богам… Делайте, что хотите со мною, а я не знаю, где дочь… Может, в лесу…
— Давай сюда свою дочь, жертву Перуна! — кричал, не веря ему, Божерок.
— Прочь, — раздался вдруг голос Руслава. — Если бы он отдал свою дочь, так я не отдам ее…
Народ загалдел, все начали надвигаться на Руслава, но он, став у двери избушки, стал защищаться мечом.
Рассвирепевший Божерок закричал:
— Люди! не дайте христианам на поругание нашего великого божича Перуна… бейте без пощады этих идольников…
— Да сгинет это проклятое отродье! — завыла толпа, видя как Руслав беспощадно рубил направо и налево.
Симеон, схватив дубину, бил язычников. Толпа напирал а на них; в эту минуту послышался голос всадника, который врезался в толпу и начал давить народ:
— Люди! — кричал он во всю мочь, чтоб перекричать народ. — Беда стряслась!.. Владимира князя убьют… Олаф с целой стаей черных воронов бьет киевский народ… Спасите князя!..
При этом известии все всполошились… Все знали, что Олаф готовит нападение на Киев и что не быть добру, если он ворвется со своими наемниками в город… Толпа отпрянула от Руслава и Симеона и бросилась назад к городу, и, как ни кричал Божерок, что это неправда, что, верно, Тороп пошутил над ними, никто не слушал его.
Князю надоело ждать, и он пожелал сам поехать и посмотреть, что делает народ.
Но что случилось? Неужели от одного взмаха меча Руслава бежала вся эта чернь?..
— Государь! — говорили старейшины, шедшие следом за Владимиром. — Кажись, неладное дело свершилось… Не Олаф ли начал свои козни…
В это время вдали показался Божерок. Он был без шапки.
— Государь, — сказал он, — немедленно накажи виновника посрамления нашей веры… Негодяй Торопка в то время, когда требовали жертву Перуна, прискакал к нам и сказал, что ты убит, что Олаф и его люди бьют людей киевских… Не допусти издевательства над верой… Всему виною христиане… Они смущают народ киевский и совращают его с пути истинна… Ты клялся мечом защищать веру, так исполни свое обещанье!..
— Торопка! — крикнул Владимир.
— Здесь я, государь, — откликнулся тот и вышел вперед не моргнув глазом.
— Слышишь, что говорит владыка?
— Да мало ль что ему вздумается сказать, государь, пусть бы лучше рассказал, о чем вчера ввечеру говорил с Олафом у себя в дому…
Божерок побледнел.
— Лжешь, негодяй! — воскликнул жрец. — Накажи его, государь, за эту ложь: я требую справедливости.
— Добро, — сказал Владимир, — мы учиним суд и расправу, а теперь домой.
И Владимир, пристально посмотрев на Божерока, повернул коня.
Утром, едва только солнышко встало, Зоя, по обыкновению, снарядила отца в Киев с медом, а сама отправилась к Днепру. Нарвав цветов на лугу, она начала сплетать из них венок вперемежку с листьями дуба и клена. Она сплела венок и, распустив косу, надела его на голову и сошла к реке, посмотреться в воде, как вдруг появилась колдунья Яруха и остановилась рядом, опершись на свою клюку. Девушка, повернувшись к ней, приветливо улыбнулась и, не смущаясь ее присутствия, продолжала смотреться.
— Неправда ли, Яруха, как идет мне этот венок? — сказала она.
— Да, милая, уж очень к лицу, и вовремя ты его надела… Полюбуйся, красотка, в последний раз да приготовься к совершению над тобою воли Перуна…
