После этого Свенельд отомстил Олегу, который, став жертвой братского малодушия, погиб. Ярополк начал проливать слезы над могилой брата; но Свенельд, видя его печаль, успокаивал князя и, опасаясь мести Владимира, постарался оградить себя раздором братьев. Поводом к этому послужило требование Владимира разделить Олегов удел.
Обращаясь к Ярополку, Свенельд сказал:
— Сын рабыни не брат тебе и не равный. Не два великих князя на Руси, а Новгород величает Владимира великим князем; исполни волю его, и великий князь новгородский захочет поклона, дани и даров от Киева и установит первенство стола новгородского.
— Что же делать? — спросил Ярополк.
— Шли послов в Полоцк к князю Рогвольду, проси дочери его и возьми ее себе женою; а к рабыничу шли за покорностью старейшему киевскому великому князю; а не исполнит воли твоей, накажи спесь новгородскую силою своей и союзом с князем полоцким.
Ярополку понравился этот совет, и он послушался Свевельда. Кроме Свенельда, после смерти Олега, к числу советников Ярополковых прибавился Блуд, Икмар и Грим.
Окруженный поклонниками Тора, Ярополк забыл уроки своей благочестивой бабушки и, обратившись к языческим богам, закрыл церковь св. Илии. В одном только тереме, где жила после смерти Ольги Мария, священники имели приют, откуда старались поддерживать христианский дух в верующих последователях Христа и распространять свет истины.
Утверждая, что христиан якобы с некоторого времени стало меньше, хитрый Грим, ставший верховным жрецом в Киеве, начал силой учить своей вере и «гнать жрецов божевых, и была в Киеве на лицах скорбь друг с другом, дома тоска». В свою очередь, Свенельд и Блуд подбивали Ярополка не на мудрую деятельность, а на малодушие, и он сидел в своем тереме да ласкал молодых дев, а от войны откупался дарами, так как подвиги отца пугали его; он также не терпел охоты, потому что там: «туры, олени да лоси рогами бодают, а медведи кости ломают». Словом, Ярополк был домоседом, любившим красавиц, которыми были переполнены его терема.
В то время, как великий князь киевский тешился с красавицами, Владимир сидел на новгородском столе, «суд судил, творил требы и праздники, на весельях тешился и величался Ласковым и Красным Солнцем». Но при всем этом он не мог избыть своей кручины, которая залегла на сердце и мучила его душу. Виденная им девушка в окне Волосова храма не давала ему покоя.
Долго он думал и наконец решил посоветоваться с Добрыней.
— Не век мне холостым ходить, — сказал он, призвав Добрыню, — и не век без жены гулять… Поди поспрашай, не знает ли кто красну девицу станом статную, лицом белую и румяную, что маков цвет; брови черные, словно соболи, а очи ясные, как у сокола.
Добрыня призадумался, но, желая угодить своему племяннику, начал расспрашивать новгородцев, нет ли у них на примете такой пригожей девицы.
— У нас все равные, — отвечали новгородцы, — которая полюбится князю, та и будет его княгиней.
— Я знаю, — вдруг сказал один из них. — Я видел такую в Волосовом храме.
— Где же она? — спросил Добрыня.
— Не могу ведать того, но знаю, что она мимоезжая. Молвят одни, что она киевлянка, или княгиня полоцкая, но нет ее краше.
Ответ этот не удовлетворил Добрыню, но он сообщил о том князю и в заключение прибавил:
— Нет, князь, не выбрать тебе княгинюшку из новгородских девиц, шли послов к Рогвольду, князю полоцкому; у него, я слышал, есть дочь краше солнца и луны, и не она ли была той заезжей красавицей…
Не послушался Владимир Добрыни, не поверил он чтобы дочь Рогвольда заехала в Новгород; и стал ездить на пиры боярские. Он был у всех, где только дочери славились своей красотою, однако нигде не находил той, которая ему приглянулась в храме Волосовом. Откушав хлеба-соли и калачей крупитчатых, Владимир говорил хозяину:
— Видел я дом ваш, видел злато-серебро,
Не видал я только вашего алмаза драгоценного.
Поняв намек, хозяин выводил свою дочь на показ князю; она подносила ему чару зелена вина, но князь, взглянув на нее, выпивал вино, дарил ее ласковым словом, серьгами и увяслями и с тем уезжал.
Пересмотрев всех боярских дочерей, Владимир наконец решил послать послов к полоцкому князю Рогвольду, просить у него дочь в жены себе.
