Когда варяжская флотилия вошла в пролив, Владимир был на корме своего драха. Около него, как всегда, важный, степенный, сосредоточенный, стоял его неизменный спутник и друг Добрыня Малкович.
Оба они смотрели на темневшийся справа от них далекий берег.
— Там новгородская земля, — сказал, указывая на него племяннику, Добрыня.
— Да, дядя. Вижу и печалюсь.
— Чему?
— Тяжко идти на родину мне… Не с добром иду. Меч и огонь несу я.
Добрыня сделал нетерпеливое движение.
— Постой, — остановил его племянник, — я знаю, что ты сейчас скажешь. Ты будешь уверять, что иду я мстителем, знаю я это, да ведь Ярополк-то брат мой?
— И Олег был его и твоим братом.
— Так ведь Олега погубил не столько Ярополк, сколько Свенельд-воевода.
— А зачем Ярополк слушался негодника?
— Как же не слушаться? Если бы ты вот…
— Я? Я бы сумел повернуть все так, что никто ни в чем не был бы виноват!
— Пусть будет по-твоему. Но еще тяжко мне, что я сам-то несвободным являюсь в родную землю.
— Чего же свободнее? Вон сколько воинов у нас! У кого такая дружина, тот несвободным не может быть!
— А обещание-то мое?
— Это старому Беле, что ли?
— Ему! Оно меня и по рукам, и по ногам сковывает. Ведь подумать только: если я сокрушу Ярополка и сяду в Киеве, так все-таки должен буду во всем Беле быть подчиненным. Все равно, как бы на службе я у него был… Разве я свободен?
— Дай только добыть Киев, а там мы и от Белы отделаемся. Все ведь я тебе говорил, чего там на Рюгене сказать было нельзя, ибо везде там были уши, и каждое слово, какое скажешь, сейчас Беле переносилось. Что же ты думаешь, простаки мы? Пусть только нам помогут рюгенские дружины изничтожить врага, а там мы найдем и на них управу. Теперь-то перестань думать об этом. Важнее всего для нас, какие вести придут к нам из Новгорода. Что-то долго не возвращаются гонцы!
Владимир тяжело вздохнул.
— Да, пока все в руках новгородцев! — проговорил он. — Неужели же нам придется пролить их кровь?
— Будут упрямиться, так и накажем их, — усмехнулся Добрыня. — Тоже эти новгородцы — зелье известное.
Если новгородское вече откажется принять возвращающегося князя, тогда решено было взять Новгород силой и разорить его. А этого не хотелось и Добрыне Малковичу. Со всего Приильменья, из-за Нево, сходились в него купцы. Гибель Новгорода была бы полным разорением края; и вряд ли встретили бы добром приильменские племена тех, кто разорил их столицу. Пришельцам лучше всего было действовать добром, пока они не утвердились в крае. Не так уж и многочисленна была сопровождавшая их варяжская дружина, чтобы, потратив ее под Новгородом, идти с остатками на далекий Киев.
Быстрее и быстрее шли драхи, все шире и шире становился пролив. Приближалось бурное Нево, волны становились все выше, ветер все шквалистее. Шли целыми днями, останавливались на ночь для отдыха у островов.
В одно утро, когда дружины Владимира приготовились после ночлега на судах, поставленных на якорь, тронуться в путь, вдруг с передового драха раздался громкий крик:
— Ладьи, ладьи!
Вмиг все всполошились. Освальд громкими звуками рога отдал драхам приказание построиться в боевой порядок. Быстро подняты были якоря, заплескали по воде весла, и легкие суденышки, управляемые опытными рулевыми, встали поперек реки полукругом. Над палубами драхов поднялся целый лес копий, засверкала в лучах солнца холодная сталь мечей. Борта словно выросли от поднявшихся над ними щитов.
Княжеский драх поместился в самом центре построившейся в боевой порядок флотилии, справа от него выгнулись полукругом драхи с норманнами, слева были варяги. Начальство в бою, как старшему летами, принадлежало ярлу Освальду, и его драх выдвинулся далеко вперед, но постоянно менял свое место.
Владимир и Добрыня надели панцири, скрыли головы под ярко блиставшими шлемами и стояли на палубе, с нетерпением ожидая появления возвещенных сторожевыми драхами ладей. Они не думали до сих пор о битвах, даже не рассчитывали встретить кого-либо в этих водах, но понимали, что все эти приготовления нелишни, ибо никто не мог сказать наверное, друзья или враги идут навстречу.
