К ней-то и решила обратиться княгиня.
Старую колдунью звали Гульдой. Еще с Аскольдом и Диром пришла она на Днепр и поселилась здесь. Здесь она и жила в своей убогой лачуге, на берегу реки.
Из самого Новгорода, с Ильменя, приходили люди, чтобы посоветоваться с нею и узнать свое будущее. Старуха никогда не отказывала никому ни в советах, ни в предсказаниях. Когда какое-либо бедствие угрожало всему народу, выползала она из своей берлоги и появлялась в киевских стенах. Все уже знали: раз Гульда в городе — грозят беды. Она предсказала неудачу похода Аскольда и Дира, потом смерть князей. Во все время правления Олега ее не было в Киеве, но как только Игорь стал поднимать свой первый поход на Византию, она явилась и переполошила весь народ своим мрачным предсказанием. С этих пор слава ее упрочилась еще более. Везде в Киеве и на Днепре были уверены, что все должно исполниться, что только сказала Гульда. Слова ее были святы, и киевляне очень боялись, чтобы старая колдунья не явилась со своими предсказаниями, когда Игорь собрал свой второй поход на греков. Но Гульда на этот раз не выползла из своего убежища, и воины отправились в поход, убежденные в своем успехе.
Ольга никогда не обращалась к Гульде ни за советами, ни с просьбами поворожить о будущем. Киевская княгиня не познала еще Высшего Существа, да никогда и не думала познавать Его, но все-таки относилась к Нему, этому Высшему, Неведомому Существу, с почтением и в душе глубоко презирала и Перуна, и других истуканов, видя в них не могучих властителей таинственных сил природы, а жалкое создание рук человеческих. Кроме того, от обращений к старой Гульде удерживал киевскую княгиню страх. Гульда никому и никогда не предсказывала хорошего. Все ее пророчества были мрачны. Она как будто и знать не хотела того, что в жизни существуют не одно только горе, беды да несчастья, а есть и радость, есть и добро. Все это словно не существовало для старой колдуньи, будто забыла она обо всем этом и сулила всему живущему одну только смерть.
Поэтому-то Ольге и не хотелось идти на поклон к ворожее.
И так тосковала она, и так разрывалось на части ее сердце, чтобы мучить его еще вестями о будущем горе…
Не раз Ольге ее приближенные боярыни напоминали о Гульде.
— Ты бы, княгинюшка наша, — говорили ей, — чем понапрасну сердце томить, наведалась бы к Гульде.
— Боюсь я…
— Чего бояться-то… Не маленькая ты у нас, да и Гульда не кусается…
— Знаю я это, подруженьки милые, да вот я чего боюсь: только одно дурное Гульда предсказывает, а дурного у нас с князем и так видимо-невидимо…
— Ну, это ты, княгинюшка, судишь не так… Гульда дурное да беды всегда предсказываем, а когда хорошо человеку в грядущем, молчит она… Вот поэтому узнать и можно, что человека ждет: напасть или радость.
Она все же решила наведаться к старой колдунье.
Послала Ольга сперва к Гульде свою любимую боярыню Сфандру, жену Улеба, близкого боярина Игорева, чтобы узнала та, как и когда к старой прорицательнице киевская княгиня наведаться может. Та вернулась и сообщила, что будет Гульда ждать Ольгу в первую ночь новолуния, но непременно одну. Должна княгиня, если что узнать от нее хочет, прийти к ней тайно, чтобы никто, даже самые близкие, не знали, когда она пойдет. Но позабыть должна была Ольга при этом, что она всевластная повелительница, должна прийти она, как самая простая смердка приходит, одна-одинешенька, только на этом условии соглашалась старая Гульда приподнять пред княгиней завесу грядущего.
Настало новолуние.
С утра дня, предшествовавшего ему, княгиня была точно сама не своя. Она, обыкновенно ласковая, приветливая, покойная, вдруг, казалось, без всякой причины начинала волноваться, сердиться, то вдруг затихала и глубоко задумывалась…
— Чтой-то с княгинюшкой? — беспокоились ее близкие боярыни.
— Грустит о чем-то — туча тучей…
— Как не грустить! О князе ни слуху ни духу…
— Чего он в самом деле! Хоть бы весточку какую ни на есть послал…
— Да, может, княгиня-то что и получила от него…
— Был бы гонец из княжеской дружины — всем бы нам известно было.
— И в самом деле, никого в Вышгороде чужого не видно.
