Кто был отцом ребенка Эстер, Лизелотта так никогда не узнала.
Эстер сказала только, что он был выдающейся личностью, очень выдающейся, но обремененной семьею. Она вообще не хотела говорить ему о ребенке… Чтобы от их романа у выдающейся личность остались только самые прекрасные воспоминания.
Избавляться от беременности Эстер тоже не хотела, хотя у Аарона было достаточно знакомых в медицинской среде, занимавшихся такими операциями.
Эстер хотела родить.
Но ее почтенных родителей наверняка убило бы известие о том, что их драгоценная малютка не сберегла своего целомудрия. Среди евреев потеря девственности до свадьбы до сих пор считалась позором, несмотря на свободу нравов, бытовавшую в Германии. Родители все еще надеялись уговорить Эстер выйти замуж, хотя сама Эстер твердила, что ни за что не покинет их и не уйдет в другую семью — любовью к родителям она прикрывала свою любовь к свободе! Впрочем, другого выхода у нее просто не было, не могла она сказать им правды. Родителей надо было спасти, уберечь во что бы то ни стало от этой кошмарной правды. И Лизелотта, считая, что сердце ее разбито навсегда, решила принести себя в жертву дружбе.
Они с Аароном поженились — и получилось, что свадьба их состоялась примерно в то же время, на которое они с Джейми планировали свое несостоявшееся бракосочетание.
Дед был доволен тем, что толковый помощник оказался привязан к его лаборатории еще и родственными узами — и, вместе с тем, удалось переложить заботу о Лизелотте на чужие плечи.
Родители Аарона печалились о том, что Аарон женится не на еврейке и, значит, дети его не будут считаться евреями, но они любили Лизелотту и понимали выгоды этого брака, и посему они печалились не долго.
Всех удивило, что Эстер отправилась вместе с новобрачными в их свадебное путешествие. Но дружба троих молодых людей была всем известна, и родители Аарона даже радовались такой редкой близости между невесткой и золовкой.
Путешествие планировалось долгое и интересное, но на самом деле закончилось оно в ближайшем горном пансионате, где Аарон снял комнаты и где Эстер и Лизелотте предстояло провести больше года.
Из пансионата через два месяца — якобы на обратном пути остановившись в этом милом уголке — они отправили письма родственникам, в которых сообщали, что Лизелотта беременна и плохо себя чувствует, поэтому задерживается с возвращением.
Потом Аарон покинул своих женщин и вернулся в лабораторию.
Эстер и Лизелотта остались «донашивать беременность».
Ребенок — крупный, здоровый мальчик — родился через шесть месяцев после свадьбы Аарона и Лизелотты, но Аарон смог найти недобросовестного чиновника и нужную сумму денег, чтобы Моисея Фишера записали рожденным все-таки в положенный срок… То есть на три месяца позже его рождения. Тогда же сообщили родным, присовокупив, что роды были тяжелые и молодой матери требуется долгий отдых. Эстер осталась рядом с ней. Предложения Голды о том, чтобы приехать и помочь, деликатно, но твердо отклонялись, и в конце концов Голда поняла, что по какой-то причине ей действительно лучше не приезжать… О том, что Мойше на самом деле вовсе не сын Аарона и Лизелотты, продажный чиновник и вовсе не знал, а родные и подавно не догадывались. Аарон все продумал и смог проделать очень ловко.
Когда новоиспеченные родители все-таки вернулись с ребенком на руках домой, то ни у кого не возникло никаких подозрений.
А если даже и возникли — под сомнение ставилась добродетель Лизелотты, а вовсе не Эстер.
«Моисеем» малыша назвал Аарон. Эстер придумала другое имя — «Гирш», что значит «прекраснейший». Но Аарон снова и снова вспоминал древнего пророка, рожденного еврейкой, но воспитанного египетской принцессой. У маленького Мойше — так же, как у великого пророка — родная мать была всего лишь кормилицей, и ей не суждено было когда-нибудь услышать от него слово «мама», обращенное к ней. Мойше — Лизелотта звала его на немецкий манер «Михелем» — быстро стал любимцем и баловнем всей семьи, и никто даже не удивлялся, что тетя Эстер души не чает в своем племяннике, и печется о нем, как родная мать! К великому сожалению Мордехая и Ребекки, других детей у Аарона и Лизелотты не было. Лизелотта сокрушалась об этом не меньше, чем чадолюбивые Фишеры. Она обожала Михеля — но ей хотелось своего ребенка. Носить его под сердцем, родить, кормить грудью. Она пыталась представить, как сильно она будет любить своих детей, если Михеля — сына Эстер — любит больше жизни!
