Лизелотта слушала. Внимала. Но на самом деле беспокоило ее только одно: получит ли она новое платье. То платье, что было надето на ней, теперь пришло в негодность. Пятна крови засохли и материя стала очень жесткой, заскорузлой, как руки крестьянина. Даже спать в этом платье теперь было некомфортно! Когда Раду закончил и спросил, нету ли у нее вопросов, Лизелотта спросила — про платье. И тогда Раду улыбнулся:
— Ох, какое же ты еще дитя! Бедный мой птенчик…
Он принес ей новый наряд. Атласный, цвета молодой травы, расшитый золотом. У него так же была завышенная талия, квадратный вырез, а кроме того — коротенькие рукава-фонарики. К нему прилагалось все новое, вплоть до туфелек. Лизелотта осталась очень довольна. Ей хотелось быть красивой. Очень красивой. Красивой и грозной. Для всех тех людей, которых она собирается убить.
— А где ты берешь эти платья? Я смогу выбрать сама? — спросила Лизелотта.
Она сидела на коленях Раду. Ему нравилось держать ее на коленях, как ребенка. Они были вдвоем, в одной из пустых спален, куда они поднимались ночью, чтобы побыть вдвоем перед тем, как отправиться на охоту.
— Если хочешь, выбирай сама. Это наряды моей первой жены. Вы с ней одного роста и схожего сложения. Вы вообще похожи. Она тоже была нежной голубкой, моя Эужения. Гардеробные в замке набиты платьями. И туфлями. И шляпки там есть. Хочешь шляпку? Карди всегда были богаты. Мы не отказывали нашим женщинам в маленьких радостях. А модно наряжаться — для женщины отнюдь не маленькая радость, а очень даже большая. Как только платье выходило из моды — его ссылали в дальний угол гардеробной, где оно висело, защищенное чехлом от пыли, защищенное лавандой от моли. Иногда горничные вынимали и проветривали эти платья, и тогда мне казалось, что замок наполняют призраки. Мне и сейчас так кажется, когда мои женщины наряжаются в платья иных времен. Наряды моей жены, моей невестки, моей внучки. Наряды, которые при жизни заказывала себе Рита. Наряды, которые надевали всего один раз, чтобы блеснуть на светском приеме, а второй раз надеть было уже стыдно.
Его губы скользили по ее шее, а руки — по спине, его шепот звучал у нее в голове и ласкал ее кожу. Лизелотта закрывала глаза и думала обо всех тех женщинах, которых любил Раду прежде, чем полюбить ее. Обо всех своих мужчинах она забывала, когда оставалась с ним.
Потом они вместе охотились. Они напали на солдата и Лизелотта все сделала правильно: пила кровь аккуратно и сама убрала тело.
Потом Раду спустился в сад, за другой добычей, которую он не желал показывать Лизелотте. Она не спорила: Раду любит послушных женщин — значит, надо быть послушной. Вместо этого она направилась в комнату Конрада. Ее влекло туда, как магнитом. Она легко усыпила Магду, сидящую на страже с шприцем в руках. И склонилась над юношей. Сегодня он был бледен и выглядел больным. Но он радовался ее приходу. Лизелотта легла рядом с ним, обняла его за шею и тихо, нежно присосалась ко вчерашним ранкам. Она пила медленно, медленно, смакуя каждый глоток. Это было — как самая прекрасная ночь любви! Только лучше.
1
В тот день ничто не предвещало серьезных событий. Завтрак подали, как обычно, в девять тридцать, и чисто выбритый, в свежей рубашке, Гарри спустился из своей комнаты в маленькую столовую, где его уже ждал Джеймс — тоже чисто выбритый, в свежей рубашке, и только по его влажным волосам и яркому румянцу на щеках Гарри определил, что Джеймс начал сегодняшнее утро с прогулки: если англичанин спускался прямо из спальни, он бывал мертвенно бледен, только бодрая прогулка по туманным утренним улицам ненадолго придавала его коже здоровый цвет. Джеймсу подали британский завтрак, Гарри — американский, к которому он привык. На подносе лежали свежие газеты. Джеймс всегда читал за завтраком. Леди Констанс сочла бы это нарушением правил приличия, но она с мальчиками всегда завтракала и обедала в большой столовой. Джеймс и его гости присоединялись к ним только за ужином.
Джеймс любезно поприветствовал Гарри и вернулся к чтению. И только когда подали чай, англичанин отложил в сторону свою газету и спокойным, ровным тоном сказал:
