…За мой стол устало опустился человек неопределенного возраста, в потертой и выцветшей кожаной куртке, простых холщовых штанах и громоздких деревянных сандалиях на босу ногу.
Бродяга? Странник? Не все ли равно…
Он бросил на пол свой тощий дорожный мешок, и в нем что-то звякнуло, подобно бубенчикам дурацкого колпака. Эх, сотник, тебе бы колпак этот, да по дорогам — подайте, люди добрые, горстку счастья отставному выродку!..
— Эй, хозяин! Ну давай, давай, шевели ногами…
Хозяин подошел отнюдь не сразу — видимо, внешность нового клиента не очень-то его воодушевила — и остановился, вытирая руки о клеенчатый фартук.
— Того же, что и господину сотнику, — гость указал на плетеную бутыль красного, стоявшую передо мной. — И мяса, жареного — я голоден!
Хозяин смерил моего соседа оценивающим взглядом.
— Деньги вперед, — процедил он.
Странник криво усмехнулся и бросил на столешницу два золотых. Хозяин подобрал отвисшую челюсть и умчался на кухню, а я все пытался вспомнить, где я видел эту кривую ехидную ухмылку… Нет, не помню. Но видел.
…Мы ели и пили молча, изредка поглядывая друг на друга. Вернее, пил и ел он, я же только пил…
— Кончай лакать, сотник. Вином горя не зальешь.
Я медленно поднял на него глаза. Бродяга сосредоточенно жевал. Вот сейчас…
— Нет, не рубанешь. Надо поговорить. Не здесь. Расплатись — и идем.
Мы остановились на том самом месте, где я встречался с Лаик. Бродяга почесался и уселся прямо на землю.
— Ты — урод, — без предисловий заявил он.
А я смотрел на него сверху вниз, и мне все казалось, что смотрю я на него снизу вверх… Откуда?…
— Знаю — и все, — захихикал бродяга. — Да ты садись, садись, в ногах правды нет. Ничего в ногах нет — ни правды, ни кривды, да и держат они тебя неважно…
Тут я действительно почувствовал головокружение и торопливо опустился рядом.
— Ну что, парень, нашел мать-смертушку, или разошлись в переулке? — бродяга вздернул верхнюю губу, и сморщенное лицо его покрылось паутиной веселых лучиков.
— Да нет пока, — покосился я на смешливого собеседника, — но найду, ты уж не сомневайся…
— Олух, — спокойно сообщил мне бродяга. — Вот уж воистину… И ее не вернешь, и сам сдохнешь зазря, — уяснил, или повторить?!
— Кого — ее?! — я впился глазами в его лицо, но на нем ничего нельзя было прочесть.
— Разве трудно догадаться, что ты по девушке своей сохнешь?
Я промолчал. Наверное, легко.
— Ну, парень, раз уж жизнь тебе недорога, то и употребить ее можно с куда большей пользой, чем героически отдать концы в занюханном притоне.
— Очень заманчиво. И куда ж ты употребить ее надумал, жизнь мою-то, варк меня заешь?!
— Вот именно туда и собираюсь.
— Куда — туда?
— К варкам хочу тебя отправить. И настоятельно советую. Любить варка — это вы все мастера, а вот как насчет непосредственно?…
— Где она?! — жуткая, невероятная, кричащая надежда вспыхнула вдруг во мне.
— У себя. Лежит, где положено.
— Ее… убили?
— Не говори ерунду. Убить Не-Живущую… Но встать она больше не может.
— Почему?
— Тяжелое Слово на ней.
— Заклятие?
Он молча кивнул.
— Кто? — тихо спросил я.
— Ого! Ты еще и мстить собираешься! Ну, этих-то тебе не достать… Сами варки и наложили Слово, Верхние; а ты что думал — люди?! Таков Закон, парень.
Я резко встал. И увидел то, что ожидал увидеть. Вернее, не увидеть. У бродяги не было тени.
— Да, — спокойно ответил он. — И я хочу открыть тебе Дверь. Но не надейся, парень — ее ты забудешь. Не для того зову тебя. И вместо одной, последней твоей жизни, я дам тебе Вечность.
— Это ты, мразь, ты наложил на нее заклятие! Ты!.. А теперь и меня заполучить хочешь?! Умри, падаль!..
