– Вы… вы были божественны, принцесса! Разве я мог надеяться на такое счастье?
Я прекрасно видела по его глазам, что надеется он и на счастье гораздо большее, но только улыбалась, ничего не отвечая. Граф де Водрейль от того, что юный принц ухаживает за мной, был в бешенстве. Маркиза де ла Луэтт, наклонившись к моему уху, прошептала тихо-тихо, чтобы никто не услышал:
– Кажется, душенька, вы решили повторить роль Изабеллы де Шатенуа в отношении принца Луи Филиппа и просветить нашего милого девственника герцога Энгиенского?
Я так же спокойно улыбалась, не обратив внимания на эту едкую остроту и позволяя принцу жарко сжимать мою руку в своей. Я не преувеличивала меры его восхищения мной: в его возрасте думают только об одном и каждую женщину, кажущуюся доступной, считают необыкновенной красавицей. Я сегодня вела себя так мило, что принц действительно мог сделать вывод о моей доступности. Во всяком случае, он кажется мне куда более обаятельным и чистосердечным, чем все эти опытные развращенные аристократы. В нем, по крайнем мере, есть надежда на свежесть чувства.
Я ждала, пока он наберется смелости, и наконец дождалась.
– Ах, мадам, – сказал юноша, краснея, – не откажете ли вы мне в прогулке по парку? Там церемониймейстер устроит фейерверк и взрывы петард, а это зрелище лучше наблюдать не из окон и балконов, а из парка.
Сегодня был праздник Вознесения Господня, и фейерверк действительно ожидался. Желая досадить дамам, уж слишком недовольным моим сегодняшним успехом, я вложила свою руку в руку принца крови, сказав при этом громко, чтобы все слышали:
– Ваше предложение, принц, просто замечательно. Разумеется, я принимаю его.
Мы вышли из правого крыла дворца и, побродив по аллеям, направились к бульвару Королевы. Юный герцог едва сдерживал волнение и говорил так искренне, что это меня тронуло.
– Я очень несчастен, мадам, и все потому, что так мало видел любви и искренности. Я принц крови, мой дед – принц Конде, отец – герцог Бурбонский, меня зовут «ваше высочество», и все полагают, что этого достаточно для счастья. Нет, кузина. Вы, наверное, чувствуете то же самое, что и я.
– Поэтому вы и уделили мне так много внимания?
– Да… Другие дамы насмешливы и развратны, а в ваших глазах то же, что и у меня. Вы чем-то озабочены, я вижу это. Но ведь те красивые мужчины, что окружают вас, этого не замечают. Они видят в вас только прелестную черноглазую блондинку, изящную и элегантную, хотя, надо сказать, вы так хороши, что немудрено потерять голову. Даже кузен д'Артуа – и тот влюблен в вас.
– Это заблуждение, друг мой.
– Может быть… Но я-то, я! Я вижу, что вы одна смотрите на меня так, как того мне хочется. Все аристократки почему-то считают меня девственником, а я, между прочим, никакой не девственник. У меня уже есть опыт, – добавил он с наивной гордостью.
Я едва не рассмеялась. Ну разве можно поверить, что этот мальчик младше меня всего на два года? Он говорит со мной как с матерью…
Вечер был теплый, душный, совсем по-майски благоухали свежие душистые травы. Воздух был пропитан росой и запахом жимолости. Вдалеке мерцали огни дворца, томно поблескивала гладь водных партеров и тихо шумели водопады фонтанов, смешиваясь с треском цикад. Тускло сияли светлячки. Мы повернули к бассейну Нептуна, полускрытому стеной высоких буков и мраморными статуями, смутно белеющими в темноте.
Я положила руки принцу на плечи, ласково погладила щеку. Он был выше меня, и его руки, несмело обвившиеся вокруг моей талии, оказались неожиданно сильными. «Он же военный», – мелькнула у меня несвоевременная мысль… Герцог Энгиенский был такой юный, такой чистый, что я невольно ощутила нежность. Что станут говорить обо мне при дворе? Наверное, скажут, что принцесса д'Энен, едва выйдя замуж, принялась прокладывать себе дорогу в будущее, соблазняя молодых членов династии Бурбонов. Пусть болтают что вздумается! Я-то знаю, что это не так.
– Ну, – прошептала я ласково.
Юноша наклонился ко мне, и наши губы встретились. Его поцелуй был не так уж умел, но настолько страстен и нежен, что это меня тронуло. Мои губы приоткрылись, дрогнули, отвечая, и поцелуй стал так глубок, что у меня закружилась голова. Мы принялись целоваться со все возрастающей страстью, но даже теперь поцелуй не терял известной доли целомудрия. Со мной такое было впервые.
