Неду показалось, что слова долетают откуда-то издалека. Загадочная улыбка скривила его губы, когда его рывком перевернули на спину. Он взглянул в нависшее над ним смуглое лицо — холодные черные глаза и обрамленный густыми напомаженными усами жестокий рот.
— Прошу прощения, полковник, — пробормотал он. — Может, я еще и способен ворочать языком, но для вас не стану. — Его глаза закрылись, но на губах по-прежнему играла улыбка. Теперь перед его внутренним взором стояло другое лицо: глаза, такие же золотистые, как его собственные, и радостная, лучезарная улыбка. — Эм, — отчетливо проговорил он и умер.
Грэнтли-Мэнор, Англия, декабрь 1810 года
— Возмутительно! Нестерпимо! Я не собираюсь с этим мириться! — Расхаживая по элегантному салону, Эмма Боумонт мяла в руках кружевной платок. При каждом движении резко взлетал отделанный оборками подол ее сизовато-серого платья из крепа.
— Ах, Эмма, дорогая, нельзя так говорить! — заявила дама среднего возраста в свободном темном шелковом платье. Незавязанные ленты шляпки колотили ее по щекам, когда она решительно трясла головой.
— Почему же, Мария? — воскликнула вне себя леди Эмма. — Мистер Кричли, с этим надо что-то делать. Я просто настаиваю. Не могу представить, о чем думал Нед!
Ее резкие слова вызвали неловкое молчание. Мистер Кричли, стряпчий, кашлянул в кулак и принялся шелестеть документами, а дама среднего возраста начала энергично обмахиваться веером. Пожилая пара, сидевшая рядком на диване с золочеными завитушками по краям, уставилась в пространство перед собой. Мужчина монотонно постукивал тростью по обюссонскому ковру, а его супруга, словно с чем-то не соглашаясь, надула губы и неприязненно кивнула.
— Эмма… Эмма! — донесся голос из дальнего угла комнаты. — Ты вводишь всех в смущение. — Аласдэр Чейз стоял, прислонившись к книжному шкафу и глубоко засунув руки в карманы бриджей из оленьей кожи. По его забрызганным грязью высоким сапогам можно было догадаться, что он весь день провел на охоте. В его глазах мелькнул шаловливый огонек, губы насмешливо изогнулись.
Эмма круто повернулась к говорившему.
— Всех, но не тебя. — Она произнесла это так же сердито, как раньше. — Какие доводы ты приводил Неду, чтобы заставить его согласиться с этой… несносной обидой?
Удары тростью усилились, и пожилой джентльмен энергично закашлялся в кулак.
— Эмма! — возопила Мария из-за веера. — Только подумай, что ты говоришь!
— Да, действительно, леди Эмма, только поразмыслите, — пробормотал расстроенный стряпчий.
Эмма вспыхнула и прижала ладони к покрасневшим щекам.
— Я вовсе не имела в виду…
— Эмма, если хочешь меня бранить, делай это с глазу на глаз. — Аласдэр оторвался от шкафа и через комнату направился к ней. Он шел мягкой походкой, сухопарое тело упругостью, напоминало рапиру и создавало впечатление гибкой подвижности, а не мускулистой силы. Его ладонь легла на плечо девушки. — Пойдем. — Это было сказано мягким, но повелительным тоном; Аласдэр увлек Эмму к двери в противоположной стене.
Девушка не сопротивлялась. Она все еще кипела от злости и терзала пальцами изрядно потрепанный платок, но, помня о присутствующих, сумела снова взять себя в руки. Она сознавала несуразность своих слов.
Аласдэр затворил за собой дверь. Они прошли в небольшую музыкальную комнату, где стояли симпатичное фортепьяно и золоченая арфа. Он присел к инструменту, поднял крышку и сыграл гамму — каскад вибрирующих звуков наполнил маленькое помещение.
Эмма отвернулась к окну. Зимний день угасал. Голые деревья сгибались под порывами пронзительного северо-восточного ветра.
Звуки фортепьяно затихли, и она услышала негромкий стук захлопываемой крышки. Девушка повернулась: Аласдэр стоял, прислонившись к фортепьяно и опираясь ладонями об изящный корпус вишневого дерева.
— Итак? — Его бровь выжидательно поднялась. — Наедине ты можешь говорить все, что угодно. Я не обижусь.
— Только этого недоставало, — парировала Эмма. — Ты приложил к этому руку, Аласдэр. Думаешь, я не понимаю, как ты мог управлять Недом, когда хотел?
На худощавой щеке Аласдэра задергался мускул, глаза едва заметно сузились.
